Гермес Трижды-Величайший
Фрагменты из книги. Печатается по изданию: Ф. Ф. Зелинский. Из жизни идей. Т. III. СПб., 1908.
Вся Греция приняла религию Гермеса, как составную часть своей национальной религии; но эту распространенность своей славы аркадский бог купил ценой утраты своего космогонического значения. Первородным сыном Зевса, устроителем вселенной, он остался лишь у себя дома да в сердцах тех аркадцев, которые уносили его культ за пределы страны дубовых рощ и горных пастбищ.
Но как ни был узок кругозор этого исконного и чистого герметизма – для нас он имеет исключительную важность, так как именно из него развился тот, который стал соперником христианства; да будет нам поэтому дозволено, прежде чем идти дальше, несколько обстоятельнее обосновать нашу точку зрения на этот исконный аркадский герметизм, который нами впервые вводится в историю религий. Откуда мы его заимствовали? Из новонайденного космогонического эпоса. А что дало нам право приурочить его основную концепцию именно к древнеаркадскому герметизму, а не к греко-египетскому, о котором помышляет его издатель? Главным образом старинная насмешка над 'долунными аркадцами'. Действительно, это соображение решает дело; но не рискованно ли будет допустить такую глубину космогонической спекуляции в столь древнее время у полудиких пастухов 'Медвежьей' страны? Нимало; прошу читателя вникнуть в следующий, гораздо более поразительный факт. Мы не знаем в точности, когда от аркадского Гермеса отделился тот, который под именем Кадма или Кадмила стал племенным героем фиванцев и владыкой так называемых кабирических таинств; но тождество Гермеса с Кадмом давно уже замечено учеными и не подвержено сомнениям. Теперь припомним, что слово Kadmos, этимологически тождественное с Kosmos (из Kod – mos), означает: 'мир, порядок'; припомним, что по мифу этот Гермес- Кадм = Космосе делается супругом Гармонии, дочери Ареса, бога войны и раздора – не есть ли это точь- вточь первая половина переведенной нами космогонии, в которой гармония, происшедшая из первобытного раздора, сочетается с миром? Трудно представить себе более прозрачную спекуляцию; а между тем миф о Кадме и Гармонии – миф очень древний, предполагаемый уже в поэмах так называемого эпического цикла. Тогда уже, стало быть, существовала герметическая космогония, и притом в таком ярком и убедительном виде, что ее отвлеченные принципы – Космос и Гармония – заняли место тех богов, которые их олицетворяли, и превратились в мифические фигуры. Полагаю, что после этого поразительного факта существование древнеаркадской герметической космогонии не покажется уже ни сомнительным, ни неправдоподобным.
Вся беда в том, что в ту эпоху, когда создавалась классическая поэзия греков, Аркадия благодушно пасла свои стада, ела желуди своих дубовых лесов и высылала на чужбину избыток своего населения, не чувствуя никакой потребности внести свою лепту в общую сокровищницу эллинской литературы. О тайниках ее народной мудрости мало кто знал; к числу этих немногих принадлежал Сократ, доверчивый ученик аркадской пророчицы, мантинеянки Диотимы. Всем известна его метафизика любви, которую он влагает в уста этой своей учительнице: Эрот, как сын Пороса ('изобретательности') и Пении ('бедности'), – это совсем такая же аллегоризация мифических образов, как и в той герметической космогонии. Через несколько десятилетий после Диотимы началось политическое возрождение Аркадии: стали интересоваться культами и древностями страны, явились и аркадские историки. Главным из них был Ареф (Araithos); жалкие отрывки, сохранившиеся из его сочинения об Аркадии, доказывают все-таки, что он обратил внимание и на аркадскую космогонию. Еще полвека, и греческая культура с войском Александра Великого занимает долину Нила, и здесь – не впервые, конечно, но теснее, чем когда-либо – сближается с древней египетской культурой. Аркадский герметизм переносится на ту почву, на которой ему суждено было получить всемирное значение.
Как это случилось? 06 этом возможны только догадки; моя – состоит в следующем. Существовали старинные сакральные связи между Аркадией и главным греческим городом в северной Африке, Киреной: аркадского происхождения было главное киренское божество, бог пастбищ, Аристей, да и его мать Кирена была лишь 'ипостасью' аркадской Артемиды. Предание о Гермесе-младенце существовало и в Кирене, благодаря чему тот старец, который выдал его хищническую проделку Аполлону, получил популярное в Кирене имя Батта; сознание этой связи заставило Кирену около середины VI века обратиться в Аркадию за 'исправителем' своего государственного строя, которого она и получила в лице мантинейца Дамонакта. А Кирена в свою очередь была посредницей между греческой и египетской культурой; из Кирены родом был родоначальник александрийской поэзии Каллимах, из Кирены же и самый замечательный александрийский ученый, Эратосфен. Последний был также автором эпоса под заглавием 'Гермес'; не позволительно ли предположить, что именно в нем Эратосфен познакомил александрийцев с аркадской герметической космогонией? Так как эпос не уцелел, то и контролировать эту часть нашей догадки нельзя; но для ее главной части, касающейся посредничества Кирены, контроль возможен. Читатель не забыл в переведенном мною стихотворении то странное место, где Гермес решает основать город, способный принять первых людей. 06 этом же прагороде говорится и в позднем герметическом диалоге 'Асклепий', приписываемом Апулею, и здесь он очень недвусмысленно отождествляется с Киреной (гл. 27).
Но довольно об этом; так или иначе, а аркадский герметизм был занесен в Египет – в этом никакого сомнения быть не может. Интересен вопрос, в каком виде он был туда занесен; и вот на этот-то вопрос отвечает нам новооткрытое стихотворение; как я уже сказал, его важность состоит именно в том, что оно – соединительное звено между аркадским и греко-египетским герметизмом. При его анализе мы получили три элемента, которые должны были быть признаны производными в сравнении с исконной религией аркадских пастухов: это – 1) учение о стихиях, 2) вторжение астрологии и 3) спекуляция о Логосе. Займемся ими поочередно.
Во-первых, учение о стихиях. Намереваясь устроить 'космос', т. е. упорядочить предвечную материю (в этом коренное различие между эллинской и еврейской концепциями: библейский Бог создает мир из ничего, эллинский – лишь умиротворяет враждующие элементы существующего уже мироздания), – Гермес опускает свой взор на 'четыреединый', т. е. состоящий из четырех стихий, 'зародыш' мира. В числе этих стихий находится также и огонь; так как он разлит повсюду, то вся материя пылает, богу с трудом удается вынести этот беспредельный блеск. По его приказанию стихии разъединяются, огонь сосредоточивается в эфире, остальные занимают каждая свое место; он предсказывает, что отныне они будет сходиться во имя любви, а не во имя раздора. Это в главных чертах учение Эмпедокла; каким путем его сочетали с аркадским герметизмом – спрашивать праздно: его популярность была так широка, что таких путей должно было быть множество.
Во-вторых, вторжение астрологии. Состоялось оно, впрочем, в довольно скромных размерах: семь поясов планет знает уже и Платон, их влияние на судьбу людей стало уже в ближайшее после Александра Великого время распространенным догматом. Конечно, при соединении этих научных или квазинаучных данных с наивным герметизмом древней Аркадии дело не обошлось без курьезов: Гермес создает семь планетных поясов, включая, стало быть, поясы солнца и луны, – а между тем, позднее, когда он замышляет создать человека, солнце и луна еще не существуют. Мы, однако, благодарны поэту за его небрежность: благодаря ей мы можем с очевидностью доказать, что астрологическая часть нашей космогонии была вставкой в первоначальное герметическое учение. Засела она, однако, прочно – авторитет платонической космогонии был велик, и древнегерметическое представление о 'долунности' человеческого рода пришлось предать забвению.
Но главное – это третий пункт, спекуляция о Логосе. Здесь чувствуется наибольшая близость к христианству: 'В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово был Бог, Оно было в начале у Бога; все
