возомнивший себя богоравным в хитроумии. Все ушли, оставив горы золы от погребальных костров. Удрали, надеясь на попутный ветер. Исчезли, испарились, будто и не было никогда тысячи кораблей с несметным войском. Только не стоят рядом с ним сейчас Гектор и Парис, плоть родная… Не радуются победе.
— Охраняй коня, Ольвид, — снова повторил царь Приам начальнику стражи.
— Тронет его кто, прогневает Афину, головой своей ответишь плешивой. Понял?
— Да, царь, не беспокойся.
— И пошли в город за самой крепкой тележкой, на которой возили раньше камни для построек. И пусть пришлют самых сильных коней. Попробуй-ка сдвинь эдакую махину с места.
— Слушаю, царь, не беспокойся.
— И пусть в городе разведут костры, жарят целых быков и выкатят бочки вина.
— Слушаю, царь, все будет сделано так.
— И пусть… Что это за шум? Кто это?
Коренастый человек в хитоне жреца отталкивал стражников, которые преградили ему путь.
— Это, кажется, Лаокоон, жрец Аполлона, — пробормотал Ольвид, приставляя ладонь ко лбу, чтобы не мешали лучи солнца. — Да, он.
— Что ему нужно здесь? — недовольно спросил Приам, повернулся и пошел к спорящим.
Лаокоон, лицо в зверообразной смоляной бороде, взор суров и диковат, отпихивал стражника.
— Дай дорогу жрецу Аполлона, несчастный! — кричал он.
Ольвид по-старчески семенил к жрецу, подбежал, махнул рукой стражнику: понимать надо, царь смотрит.
— В чем дело, жрец? — нахмурился он. — Стражники получили приказ никого не подпускать к чудищу. Что тебе нужно здесь?
— Что мне нужно? — насмешливо переспросил жрец, и желваки катнулись под его скулами. — Глаза вам открыть, вот что!
Ольвид нахмурился. Безумец. Хорошо, что не слышал Приам, не подошел еще.
— Успокойся, жрец, ты не в храме, а перед царем троянским.
— Для того я и здесь. Царь, — повернулся он к Приаму, — опомнись, царь. Как можно верить грекам? Бойся их, даже дары приносящих! Неужели ты думаешь, что Одиссей настолько глуп, чтобы…
— Замолчи! — гневно крикнул Приам. — Я вижу, ты и сыновей малолетних привел — вон они двое, — чтобы посмеяться над царем. Как смеешь ты говорить…
— Смею, царь! — крикнул жрец. — Не ты мне господин, а бог Аполлон, которому приношу я жертвы в храме.
— Ну и иди в свой храм, — тихо и зловеще проговорил Приам. — Жрецы много воли взяли… Не поймешь, кто правит городом — он, Приам, или жрецы.
— Ты слеп, ты не видишь беды, — так же тихо и зловеще ответил жрец. — Прикажи открыть чрево идола и увидишь там воинов. Не священный золотой палладий, охраняющий города, а медное оружие, завоевывающее их. Прикажи, царь, молю тебя! — Суровое, из дерева высеченное лицо Лаокоона сморщилось, в глазах вскипели слезы.
— Не плачь, Лаокоон, не гневи богов. В день победы ты полон гнева и скорби. Почему? Может быть, не радостно спасение нашего священного Илиона? Пойми, жрец, именно на это рассчитывал Одиссей. Он сделал все, чтобы мы поверили, будто в коне воины, вскрыли его чрево и разгневали тем самым Афину Воительницу. А гнев богини… То, чего не могли сокрушить греки, вмиг сокрушила бы богиня. Но я, Приам, силой ума проник в злокозненные планы Одиссея и обратил их против греков. Мы не тронем коня, а втащим его в город и сделаем священный Илион неприступным во веки веков.
— Нет, — упрямо сказал жрец, — я не верю грекам. Надо посмотреть, что в коне. Там воины. Там сам Одиссей с дюжиной товарищей…
Приам засмеялся, ему скрипуче вторил Ольвид, а за ними засмеялись и угрюмые обычно стражники, которые, опершись на тяжелые копья, следили за спором.
— Одиссей, Одис-сей… — Приам схватился за бока, а Ольвид даже согнулся от пароксизма смеха.
Лицо Лаокоона на мгновение окаменело, потом исказилось гримасой гнева. Быстрым движением он выхватил копье у ближайшего к нему стражника и, прежде чем кто-нибудь успел ему помешать, с силой метнул в деревянного коня. Чудище дрогнуло от удара, и, изнутри послышался слабый металлический звон.
— Слышите? — крикнул Лаокоон, глядя словно завороженный на тяжелое копье, которое все еще дрожало, вонзившись в дерево. — Слышите звон? Это оружие!
— С тобой Одиссею было бы легче, — с презрением сказал Приам. — Для того-то и положил он внутрь коня несколько кусков бронзы, чтобы приняли мы их лязг за звон оружия. Но хватит, жрец. Уйди! Иначе я прикажу убить тебя!
— Слепец ты, царь, глупый слепец! Смотри! — Он бросился к коню, но Ольвид, словно ожидая этого, неловко швырнул вслед ему копье. Медный наконечник ударил жреца в спину, и тот упал. На лице его застыло выражение недоумения и испуга.
— Отец! — послышались детские пронзительные вопли, и две маленькие фигурки метнулись сквозь цепь стражников к распростертому жрецу. Упали с разбегу, уткнулись головками в тело, словно сосунки, заголосили.
Лаокоон уперся руками о землю, с натугой сел. Сзади на белом хитоне расплывалось красное пятно.
— Бегите, — прошептал он сыновьям, но смуглые ручонки словно приклеились к нему, не оторвать. — Бегите, — повторил он и, не видя, начал нашаривать рукой валявшееся рядом копье.
— Так?! — крикнул Ольвид и с каким-то остервенением, с хриплым выдохом бросил второе копье. — Не промахнешься на десять шагов.
«Перечить, против царя уже пошли? — кружилось в голове у Ольвида. — Думать стали, каждый умный, зараза, яд, змеи, змеи, расшатывают все, гибнет порядок». Гнев душил его.
«Отец, отец, отец!..» — Пронзительные мальчишеские голоса, вибрирующие от ужаса и горя, сверлили голову Ольвида.
— Щенки, змееныши! — крикнул он и бросился вперед. Одного ударил ногой в голову, другого, вцепившегося зубами ему в палец, слепо ткнул куда-то кинжалом.
Все молчали. Тихо стало, странно как-то тихо после детских воплей.
— Ольвид… — сказал Приам наконец и тут же умолк.
«Всегда так, — подумал Ольвид. — Бьешься за него, как пес цепной, на старости головой рискуешь, царскую власть подпирая, а чуть что — морщится брезгливо. Палач… А без палача как? Как без палача?»
— Ольвид, — снова пробормотал Приам, отводя глаза, — народ не должен знать про это… Все-таки жрец Аполлона.
— Про что, царь? Про то, как, разгневавшись на святотатца, Афина послала две змеи, удушившие и жреца, и его детей? Почему же не должен этого знать народ?
«Опора, опора, — подумал Приам, — в крови, но умен, ох как умен! Да так, наверное, и нужно… Власть как корабль на берегу: выбей подпорки тут же потеряет равновесие и рухнет».
— Это народ должен знать, — твердо сказал Приам.
— Эй, стража, кто видел двух змей, выползших из моря? — громко спросил Ольвид и пристально посмотрел на воинов.
— Я! — громко крикнул высокий статный стражник со шрамом на правой щеке.
— Как тебя зовут?
— Гипан.
«Глаза ясные, смотрит прямо, да и плечи широки», - подумал Ольвид и спросил:
— Что ты видел?
