превосходил нас в количественном отношении? Верный своим принципам, Гудериан без промедления, в тот же день, информировал Гитлера о ситуации с плацдармом на ближайшем совещании в имперской канцелярии. Выслушав Гудериана, фюрер пришел в ярость и обрушился на Буссе и его солдат с совершенно несправедливыми упреками и незаслуженной бранью; его реакция свидетельствовала о полной утрате всякого чувства реального. Окончив бурно выражать свое неудовольствие, Гитлер приказал Гудериану явиться к нему 28 марта в 14.00 вместе с генералом Буссе для подробного отчета о ходе сражения. Вечером 27 марта Гудериан направил Гитлеру письмо с детальным описанием подготовки и осуществления Кюстринской операции. Он представил фюреру точные данные относительно соотношения сил наступавших немецких частей и оборонявшихся советских войск, упомянув наши колоссальные потери в личном составе и технике. В заключение Гудериан в резких выражениях отверг как несправедливые обвинения Гитлера, выдвинутые против генерала Буссе на дневном совещании.
28 марта ровно в назначенное время Гудериан и Буссе прибыли в имперскую канцелярию. Холодно встретив вошедших генералов, Гитлер сразу предложил Буссе отчитаться. Но не успел тот открыть рот, как фюрер набросился на него с упреками сугубо личного характера, стал бранить последними словами всех участников битвы за плацдарм, рядовых и офицеров одинаково. Но вот громкий, зычный голос прервал гневную тираду Гитлера. Несмотря на понятное волнение, Гудериан слово в слово повторил фюреру те же аргументы, которые он уже приводил накануне в письме. Он абсолютно не согласился с обвинениями Гитлера, касавшимися предполагаемых ошибок при подготовке и проведении операции. Не имея возможности опровергнуть обоснованные доводы начальника Генерального штаба, Гитлер, сидя в кресле, все заметнее сутулился и бледнел.
Но затем внезапно вскочил с места с такой живостью, какой никто от него и не ожидал. Лицо покрылось красными пятнами, левая рука да и вся левая сторона тела затряслись сильнее, чем обычно. Казалось, еще немного – и он бросится с кулаками на Гудериана. А Гудериан стоял не шелохнувшись, как, впрочем, и все, кто в этот момент находился в кабинете фюрера. Несколько мгновений царила мертвая тишина, только явственно было слышно взволнованное, прерывистое дыхание двух человек. Потом из уст Гитлера хлынул поток упреков и ругательств, окрашенных лютой ненавистью. При этом он уже имел в виду не сражение за Кюстринский плацдарм, а лично Гудериана, руководимый им Генеральный штаб и офицерский корпус вермахта в целом, возлагая на них вину за все неудачи последних месяцев. Причем он противоречил сам себе практически в каждом слове. Гудериан со своей стороны тоже начал, теряя самообладание, приходить в ярость. Он напомнил о своих просьбах относительно дополнительной помощи людьми и техникой, в которых было безосновательно отказано, об упущениях самого Гитлера в стратегическом планировании; Гудериан говорил о ненужном и заранее обреченном на провал наступлении в Арденнах, об отказе спасти немецкую группировку в Курляндии и вывести оттуда окруженные 23 дивизии, о нежелании укрепить фронт на востоке за счет существенного ослабления Западного фронта и сконцентрировать достаточно войск перед прорывом в районе озера Балатон. Затронул он и горькую долю немецкого населения восточных германских земель, брошенного, по сути, на произвол судьбы.
Первым очнулся от оцепенения, вызванного этой жаркой перепалкой, майор фон Фрайтаг- Лорингхофен, помощник Гудериана. Опасаясь, что генерала тут же арестуют, он поспешил в приемную, позвонил генералу Кребсу и, описав создавшуюся в имперской канцелярии ситуацию и вытекающие из нее возможные неприятные последствия, стал умолять Кребса пригласить Гудериана к телефону якобы для передачи ему важного сообщения с фронта.
Тем временем генерал Томале и еще один офицер из присутствовавших старались разъединить Гудериана и Гитлера, а адъютант последнего осторожно, но настойчиво усаживал фюрера в его кресло. Затем Гудериан вышел в приемную, чтобы переговорить с Кребсом, и вернулся в совещательную комнату уже опять полностью владеющим собой. Все сделали вид, будто ничего экстраординарного не произошло. Гитлер задал генералу Буссе несколько тривиальных вопросов, и тема Кюстринского плацдарма была на этом закрыта. Совещание продолжалось как обычно, однако в помещении сохранялась чрезвычайно напряженная и гнетущая атмосфера. Выступавшие высказывались сжато и кратко; почти никто не задавал вопросов. Всем хотелось как можно скорее покинуть имперскую канцелярию.
По окончании совещания Гитлер попросил Кейтеля и Гудериана задержаться. Через два дня отправленный в отставку Гудериан, сдав дела своему преемнику генералу Кребсу, покинул Цоссен, как оказалось, навсегда.
Как только Гитлер потребовал от Гудериана оставить свой пост и армейскую штаб-квартиру, майор фон Фрайтаг-Лорингхофен подал рапорт с просьбой немедленно отправить его в любой должности на фронт. Но генерал Кребс сумел уговорить его остаться в Берлине в качестве помощника начальника Генерального штаба сухопутных войск.
Я продолжал служить, как и прежде, адъютантом, но теперь уже у генерала Кребса, и мне снова часто приходилось сопровождать его на совещания в имперской канцелярии.
Уже через два дня после отставки Гудериана, 30 марта, мне довелось вместе с генералом Кребсом присутствовать на очередном рабочем совещании у фюрера. Доклад Кребса был в основном посвящен не санкционированному Гитлером прорыву около тысячи солдат и офицеров во главе с генерал-лейтенантом войск СС Рейнефартом и окруженной «крепости» Кюстрин. Фюрер принял сообщение практически без возражений, что было довольно необычным и лишний раз свидетельствовало об абсолютной непредсказуемости его настроений. Но быть может, у него было еще свежо в памяти неприятное столкновение двухдневной давности, возникшее при обсуждении проблем Кюстринского плацдарма.
Главным же докладчиком в тот день был генерал Хейнрици, командующий группой армий «Висла», включавшей 3-ю танковую и 9-ю общевойсковую армии, то есть войска, которые должны были оборонять Берлин от ожидаемого наступления русских. Генерал, впервые встретившийся с Гитлером лицом к лицу, казался сдержанным и спокойным, но внешность была обманчива, ибо он приготовился во что бы то ни стало добиваться своего и отстаивать собственную точку зрения, касавшуюся неотложных мер по защите столицы Третьего рейха. Докладывая о положении в полосе действия группы армий «Висла», Хейнрици преследовал главную цель: убедить Гитлера лишить Франкфурт-на-Одере статуса «крепости». Генерал надеялся таким путем высвободить две дивизии, крайне необходимые ему для укрепления сильно поредевшего оборонительного рубежа на Одере. Спокойно выслушав хорошо обоснованные доводы Хейнрици, Гитлер потребовал у Кребса кое-какие карты и документы, относящиеся к району вокруг Франкфурта-на-Одере. Я живо отыскал среди вороха принесенных с собой бумаг то, что нужно, и передал фюреру, который молча стал их просматривать. Хотя Гитлер часто пользовался очками, все предназначавшиеся для него документы печатались на специально изготовленной пишущей машинке с особо крупным шрифтом.
Затем, довольно неожиданно, опираясь на подлокотники кресла, Гитлер поднялся и стал громко и истерично цитировать важнейшие места из хорошо всем известного собственного приказа «о крепостях». Он кричал, что ни Генеральный штаб, ни генералы и никто из офицеров так и не поняли, да и не хотели понять, содержания и значения приказа, то ли из трусости, то ли из-за отсутствия должной преданности идеям национал-социализма. Взрыв негодования закончился так же внезапно, как и начался, и Гитлер, совершенно изможденный, опустился в кресло. Даже сегодня я ясно вижу перед собой ошеломленное лицо Хейнрици с выражением крайнего недоумения. Словно пораженный ударом молнии, он переводил свой вопрошающий взгляд поочередно с одного участника совещания на другого. Но никто из военных руководителей, отобранных лично Гитлером и постоянно находившихся в его близости, не был готов встать на сторону Хейнрици против фюрера, и генерал продолжал упрямо отстаивать свою точку зрения в гордом одиночестве. Несколько позже тема «крепости» всплыла вновь при обсуждении кандидатуры на должность коменданта Франкфурта-на-Одере. Гитлер хотел бы кого-нибудь в духе Гнейзенау, немецкого полководца, героя Наполеоновских войн, Хейнрици же предложил полковника Билера, которого считал трезвомыслящим, исполнительным офицером с глубоким чувством долга и большим опытом ведения боевых действий. Когда через несколько дней выяснилось, что Гитлер, несмотря на настоятельные просьбы Хейнрици, не желает видеть Билера в качестве коменданта франкфуртской «крепости» и что никто из Генерального штаба не поддерживает предложения командующего группой армий «Висла», Хейнрици подал прошение об отставке. После этого Гитлер, не объясняя причин, изменил свою позицию и согласился с кандидатурой, предложенной Хейнрици.
Широкая публика мало что знает о некоторых наиболее влиятельных людях из приближенных Гитлера.
