Вот так мы теряем наших друзей. На ровном месте.
Мне не оставалось ничего другого, как записаться на прием к Феофанову. К этому пустобрёху и бездарности. Но администраторы от науки другими и не бывают. Гордость я засунул в самое дальнее и недоступное место. Речь ведь идет не о каких-нибудь пустяках. Да и не за себя же я хлопочу.
— А вы по какому вопросу? — спросила секретарша Наденька.
— По личному.
Это была моя очередная хитрость. Но, видимо, они ждали от меня дальнейших действий и хорошо её проинструктировали.
— С личными вопросами Николай Владимирович принимает по четвергам, — улыбнулась Наденька. — А сегодня пятница.
Другой бы на моем месте развернулся и ушёл, но я не первый год живу на белом свете. И с бюрократией мы — давние враги.
— А где это написано? — пошёл в атаку я.
— В регламенте, утверждённом на общем собрании. Вы, кстати, в нём тоже участие принимали. И голосовали.
— Откуда вам известно, что голосовал?
— Так ведь единогласно приняли.
Нет, девонька, ты меня ещё не знаешь!
— А что, если я лягу вот здесь, на полу? И никуда не уйду, пока твой Николай Владимирович не вспомнит, что не мы для него существуем, а как раз наоборот?
— Проходили уже, — устало сказала Наденька. — В прошлый раз, когда это случилось, мы вызвали милицию, и хулигана унесли.
— А, так вы меня теперь милицией пугать будете!
Разговаривать дальше я счёл бесполезным. Только посильнее хлопнул дверью приёмной — аж штукатурка посыпалась. У Наденьки, кстати, тоже. А я организовал засаду. Прямо у входа в здание Академии.
К подъезду там на машине не подрулишь — лестница из ста ступеней, для пафоса. Вот на ней-то я и поймал Феофанова, когда он высадился из лимузина и стал волочиться вверх.
— Как поживаете, дорогой Николай Владимирович? — осведомился я. — Как дети? Супруга?
Он огляделся по сторонам. В поисках охраны, надо полагать. Но у его телохранителей оказалась та же проблема — заплывшие жиром мозги, и отсюда — некомпетентность и нежелание выполнять свои прямые обязанности.
— Всё хорошо, если тебя это и вправду интересует, — пришлось ответить ему, чтобы потянуть время.
— Почему же нет? Мы ведь с тобой, Коля, прошли огонь и воду. Помнишь, как я тебя сопливым мальчишкой на факультете прикладной ботаники подобрал?
— Уж не попрекать ли ты меня вздумал?
— Что ты! Просить пришёл. И не за себя, заметь.
— Если ты о той чепухе с информационными полями, то мой тебе совет — возьми-ка ты отпуск и прокатись куда-нибудь в Японию. Или Бразилию.
— И не надейся! Я учёный, а не канцелярская бестолочь.
— Тогда науке пора обновлять свои кадры.
— Ты не можешь за всю науку решать, что ей нужно, а что нет.
— Мы тебя выслушали в прошлый раз. Ты показал, на что способен.
— Но у меня теперь есть доказательства, — я поднял вверх аплинфоль, который держал под мышкой.
Феофанов качнулся от него, как от пробирки с бактериями чумы.
— Чего ты боишься? Я могу тебе прямо здесь, не сходя с этого места, показать такое, что ты навсегда бросишь свою работу и будешь ходить за мной, записывая цитаты.
— Избавь меня, Боже, от такой счастливой участи! — вскричал Феофанов. — Иди домой. Проспись. А потом возвращайся, и мы обсудим, как тебе достойно уйти на пенсию.
Он повернулся, чтобы убежать по лестнице вверх, к спасительным дверям, но я не дал ему ни единого шанса. Коротко взмахнув аплинфолем, я опустил его на голову Феофанова.
Каюсь, не следовало этого делать. Но я просто не сдержался. Нервы, будь они неладны! В моём присутствии глумились над самым святым, что только есть у ученого — над неистребимой тягой к познанию. Или это он всё не мог мне простить того случая с Вероникой?
В общем, черепная кость у него оказалась крепкая — только шишку набил и ушибся немного, когда падал. Коробку конфет я ему в больницу передал, как положено. Вместе с извинениями. Но о новом выступлении на Совете не могло быть теперь и речи.
Умение менять тактику и стратегию по ходу боя — качество, отличающее великих полководцев и исследователей. Я обладал им сполна. Как только меня выпустили из отделения, я взял такси и поехал в редакцию «Ведомостей».
Удостоверение Академика эти болваны от науки забрать у меня не посмели, поэтому я без труда добился аудиенции у главного редактора.
— Чем могу быть полезен? — осведомился тот.
— Хочу предложить вам интервью, — ответил я. — Совершенно бесплатно.
— Вы считаете, оно будет интересно нашему читателю?
— Насчет этого не знаю, но вот что позвольте вас спросить: если завтра начнется война с инопланетянами, вы тоже будете предварительно изучать конъюнктуру рынка или опубликуете новость, не взирая на рейтинги?
— Ещё с утра я не видел на улицах никаких войск, в том числе инопланетных.
Юмор — это хорошо, но в данном виде спорта мы с ним находимся в разных весовых категориях.
— Обычная обывательская логика, — пошутил в ответ я. — Протоны должны кружить в воздухе, как мухи, чтобы в их существование поверил какой-нибудь парикмахер.
По-моему до него, наконец, дошло, с кем он имеет дело. Он задумался, а потом испросил разрешения включить диктофон.
Мы общались с ним час, а то и больше. Он не халтурил и задавал наводящие вопросы. Как мне показалось, очень точные и правильные. Когда всё закончилось, он крепко пожал мне руку и проводил до самых дверей.
— Рад был нашему знакомству, — сказал он на прощанье.
Статья вышла, как он и обещал, через три дня. Он честно перепечатал наш разговор, слово в слово, ничего не исказив. За что ему отдельное спасибо. Но при этом снабдил его таким заголовком: «Сумасшедший профессор разгадал тайну происхождения мира».
Статья имела успех, но не совсем такой, на какой надеялся я. Её перепечатали буквально все желтые газетёнки, благодаря чему меня стали узнавать на улице и показывать пальцами. Может, и детей пугали — с них не убудет.
Даже Миша нашёл в себе силы отметиться, несмотря на давешнюю нашу размолвку.
— Ты становишься знаменитым, — сказал он по телефону.
— А ты опять завидуешь.
— Дурак! В какую ещё историю тебе нужно вляпаться, чтобы ты остановился?
— В энциклопедию мечу. Парамонов разве не рассказывал?
— Эх, Федя, Федя!
По Маниным весёлым глазам я понял, что она тоже ознакомилась со статьей. Принесли доброжелатели. По собственной инициативе она читала только объявления в электричках да счета за коммунальные услуги.
Выпив бутылку коньяку и закусив её двумя апельсинами, я пришёл к выводу, что настала пора подвести некоторые промежуточные итоги. Очевидно, что я потерпел сокрушительное поражение по всем направлениям. Это было тем более странно, что доказательство моей правоты находилось у меня в руках. Треснуло только немного, но работало, как часы. Получалось, что я оказался в стандартной ситуации гения:
