— Все подробности потом. Сперва главное: как ты считаешь, выдержит Казань? Выстоит? Как настроение Совдепа? Что просил передать Шейнкман? — засыпал он его вопросами.
— Погоди, не все сразу, — сказал Ади, едва переводя дух после железных объятий Мулланура. — Ну, во-первых, Шейпкман просил передать тебе, что Казанский губком, Совдеп и Казанский мусульманский комиссариат делают все, что в их силах, чтобы отстоять город. А во-вторых… он просил, чтобы ты, если сможешь, срочно сам приехал в Казань… Это как, реально?
— Ты ведь слышал. Вопрос уже решен: мы переезжаем.
— Но ведь надо, вероятно, еще согласовать это с Наркомнацем?
— Все согласовано. Вчера я говорил с Ильичей, и он полностью поддержал.
— Значит, едем? А когда?
— Как можно скорее. Самое позднее через несколь: дней.
— Здорово! Можно я с вами?
— Конечно! Вечером соберемся, все обсудим.
Было уже далеко за полночь, но сотрудники Центрального мусульманского комиссарита не расходились. Ждали комиссара, которого срочно вызвали к Ленину. Все понимали, что это связано с решением о переезде в Казань, и все-таки терялись в догадках. Может быть, случилось что-нибудь еще, о чем они не знают?
— Не иначе как что-то переменилось, — говорил Ади Маликов, нервно шагая из угла в угол.
Но что, собственно, могло перемениться? Ведь только позавчера Мулланур Вахитов на заседании Совнаркома был назначен чрезвычайным комиссаром по продовольствию в Поволжье. Сроки выезда были точно определены. Что же мог означать этот внезапный, срочный вызов?
— Что бы ни случилось, — размышлял вслух Ади, — мы должны быть готовы выехать в любой момент. Хоть сейчас. Если мы…
Он не успел закончить фразу. В коридоре послышались быстрые, энергичные шаги. Распахнулась дверь, и в комнату вошел — нет не вошел, влетел — Мулланур.
— Товарищи! — Он обвел взглядом всех своих соратников. — С товарищем Лениным окончательно согласованы все наши планы, уточнены разработанные ранее мероприятия по усилению Восточного фронта, главным образом по линии Казань — Симбирск. Должен сказать, что, по последним сводкам, положение там чрезвычайно серьезное… Я прошу каждого еще раз продумать все обстоятельства, сделать для себя все необходимые выводы. Казань приобретает значение исключительное. Товарищ Ленин сказал, что это сейчас главное звено. От того, удержим ли мы Казань, зависят судьбы нашей революции.
Товарищ Ленин просил нас сделать все, что в человеческих силах, чтобы отстоять город.
— Значит, выезжаем? — сказал Ади.
— Выезжаем. Подписан мандат, дающий мне право вмешиваться во все сферы управления, каким бы ведомствам они ни подчинялись. Нам дано право переговоров по прямому проводу с Москвой, непосредственно с Совнаркомом. Выезжаем первого августа.
Абдулла стоял на часах у входа в комиссариат. Собственно, не стоял, а прохаживался взад и вперед, время от времени поправляя висящую на плече старенькую трехлинейку да придирчиво вглядываясь в лица поминутно входящих в подъезд людей.
Внимание его привлек высокий усатый мужчина в пиджаке, в сапогах. Остановившись перед зданием комиссариата, он с веселой усмешкой глядел на Абдуллу.
— Что, браток? Стоишь, сторожишь?
— Стою, — буркнул Абдулла, не соображая, куда клонит этот странный прохожий.
— И всех пускаешь, кому не лень?
— Кого надо, пущу, а кого надо, задержу, — сердито огрызнулся Абдулла.
— Время-то тревожное. Надо бы пропуска завести, а не пускать, кого ни попадя.
— Ладно, ладно, проходи, — проворчал Абдулла, уже совсем рассердившись на прохожего, упорно сующего нос не в свое дело. — Говорят тебе: знаю, кого пускать, а кого нет. Не зря меня тут поставили. Я всех своих в лицо знаю.
— И меня тоже знаешь? — усмехнулся прохожий. Его живые карие глаза светились каким-то странным весельем.
— Тебя не знаю. Потому и говорю: проходи. Нечего тебе тут стоять, С часовым разговаривать не положено.
— А может, все-таки пустишь? Мне комиссар нужен.
— Комиссар занят. Сегодня никого не принимает.
— Ну-у… Для старого-то друга можно сделать исключение.
— У него друзей знаешь сколько? Каждый мусульманин считает нашего комиссара своим другом. А тебе зачем к нему?
— Зря, брат, я вижу, ты похвастался, что всех своих в лицо знаешь, — покачал головой загадочный прохожий.
Эти слова озадачили Абдуллу, Он пристально вгляделся в лицо прохожего, и вдруг оно и впрямь показалось ему знакомым. Да, да, конечно! Где-то он уже видел эти веселые карие глаза, эту большую бородавку на широком добром лице.
— Постойте! — сказал он. — Я помню, вы выступали у нас в комиссариате, когда обсуждалось положение о нашей республике.
— Было дело, выступал, — улыбнулся прохожий.
— Так бы сразу и сказали, — обрадовался Абдулла. — Проходите! Комиссар у себя. Нынче он никуда не выезжал.
Мулланур действительно в этот день никуда не выезжал из комиссариата. Но и на месте ему не сиделось. Дел перед отъездом было невпроворот. Причем дел не вполне обычных. Вот сейчас, например, надо срочно идти принимать оружие, только что прибывшее для Второго татаро-башкирского батальона.
Занятый своими мыслями, он быстро шел по коридору и сперва даже внимания не обратил на человека, идущего ему навстречу. И только когда тот улыбнулся своей добродушной улыбкой и радостно раскрыл руки для объятия, Мулланур его узнал:
— Пиктемир! Ты?! Какими судьбами?
— Да вот приехал по делам чувашского отдела при Наркомнаце. А у вас тут, гляжу, все дела сворачиваются. Я туда, сюда, а мне говорят: так, мол, и так, формируется Второй добровольческий батальон. Ну, я сразу и решил, что мое место нынче с вами.
— Повоевать захотелось?
— Не сидеть же в сторонке, когда петля схватила нас за горло и с каждым часом сжимается все туже и туже.
— Верно, брат! Другого ответа я от тебя не ждал. — Мулланур крепко стиснул руку друга.
— Ну а с военным делом ты хоть немного-то знаком?
— В строю ходить умею. Когда мальчишкой был, в Симбирской школе учился, нас там на плацу гоняли. Вот не думал, ей-богу, что мне это когда-нибудь пригодится.
— Пригодилось, однако. А стрелять-то умеешь?
Пиктемир только улыбнулся в ответ.
— Ну ничего, — постарался подбодрить его Мулланур. — Научишься.
Они прошли в комнату, где стояло оружие.
Винтовки были хотя и не новые, но выглядели внушительно.
Повертев в руках одну, другую, приложив приклад к плечу, Мулланур озабоченно сказал:
— Хорошо бы проверить, а? Как думаешь?
— Проверим, — ответил Пиктемир Марда. Ловким, привычным движением он вскинул винтовку, оттянул затвор. Взял у сопровождающего красноармейца патроны и уверенным шагом направился во двор. Мулланур и красноармеец двинулись за ним.
Пошарив в кармане, Пиктемир нашел двухкопеечную монету. Дал ее красноармейцу:
