— Эгдем! — раздался звонкий девичий голос. Мужчина вздрогнул, точно вор, пойманный на месте преступления.
— Галия? Что ты здесь делаешь? Одна? Так поздно?
— Я шла к тебе. Вернее, в штаб. Думала, что застану тебя там. Видишь, как хорошо вышло? Еще минута — и опоздала бы. А ты куда?
— Извини. У меня важное дело.
— Ну тогда я тебя провожу. Можно? — она взяла Дулдуловича под руку.
— Нельзя, Галия. Никак нельзя, — понизил голос Эгдем. — Дело исключительной важности. Секретное. Особое задание.
— Да?.. — голос у Галии задрожал. — А я так хотела… Мне надо было тебе сказать…
— Что-нибудь важное? — встревожился Дулдулович.
— Важное?.. Да… Для меня очень. И надеюсь, для тебя тоже.
— Ну говори же! Говори! — не выдержал Дулдулович. «Что-то она знает, — судорожно мелькнула мысль. — Неужели?..»
— Эгдем, милый! У нас с тобой будет маленький.
— У нас? — растерялся Эгдем. — Как — у нас?
— Ты не рад! — вскрикнула Галия. — Я так и знала что ты не обрадуешься!
— Прости, я не понял, — поспешил исправить свою оплошность Дулдулович. — Я не сразу сообразил, о чем ты. Это так неожиданно…
— Я еще там, в Москве, хотела тебе сказать. Но тогда я была не совсем уверена. А теперь уверена… Что же ты молчишь, Эгдем?
— Я рад… Я просто счастлив… Но… ты же видишь, какое сейчас время, немудрено, что я растерялся… Успокойся, Галия, я рад… Завтра мы с тобой все это обсудим. А сейчас, извини… мне надо спешить.
— Может быть, я тебя все-таки провожу? Хоть немножко?
— Нет-нет! Ни в коем случае. Ты теперь должна себя беречь. Думать только о нем… О нашем маленьком Эгдеме…
— Ты бы хотел, чтобы это был мальчик?
— Конечно! Какой мужчина не хочет сына?
Галия была так счастлива, что ее возлюбленный уже мысленно окрестил их первенца маленьким Эгдемом, что ей и в голову не пришло усомниться в его искренности.
Счастливая, она нежно поцеловала его и убежала.
Но как только хрупкая фигурка Галин скрылась за поворотом, улыбка сползла с уст Дулдуловича. Вынув из кармана платок, он медленно вытер со лба проступивший холодный пот.
— Только этого недоставало, — пробормотал он, злобно скривив губы. — Ну и влип! Влип в историю. Теперь, пожалуй, так легко мне уже не отделаться. Придется как-нибудь выкручиваться…
Оглядевшись еще раз по сторонам, он быстро зашагал вниз по улочке, свернул в ближайший переулок, нырнул во двор низенького одноэтажного дома, уверенно спустился по крутым каменным ступенькам, толкнув плечом, распахнул тяжелую скрипучую дверь. Позвал вполголоса:
— Харис!
— О, друг мой! Это ты? — По тону Хариса, как всегда, нельзя было понять, льстит он собеседнику или втайне глумнтся над ним. — Ну? — теперь уже резко, без улыбки спросил он. — Есть новости? Сведения? Факты?
— Есть, — буркнул Дулдулович.
— Я слушаю, — сказал Харис.
— Слушай и запоминай. Четыреста ручных бомб. Четыреста три винтовки. Пятнадцать тысяч патронов…
— Пулеметы?
— Четыре пулемета.
— Хотят вооружить рабочих? Когда?
— Завтра.
— Задержать раздачу оружия нельзя?
— Трудно. Этим будет заниматься сам Вахитов.
— И все-таки хорошо бы задержать.
— Попробую.
— Надо это сделать во что бы то ни стало. Задержи хотя бы до вечера. Наши уже совсем близко.
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Если это тебе удастся — это ведь все равно что вывести из строя целый вражеский полк. Ты понимаешь?
— Не уговаривай меня. Это почти невозможно, но я постараюсь.
— Ну а теперь давай рассказывай.
— О чем?
— О дислокации вашего батальона, о его боеспособности. Постарайся не упустить ни одной мелочи.
Дулдулович с досадой отметил, что как-то незаметно их роли переменились: Харис, тот самый Харис, который в былые времена разговаривал с ним почтительно, даже подобострастно, теперь держался так, словно он его начальник. Неприятно… Делать, однако, было нечего: снявши голову, по волосам не плачут.
Придвинув кресло поближе к тщедушному, щупленькому Харису, он наклонился чуть не к самому его уху и стал рассказывать.
Этот долгий, утомительный день уже подходил к концу, когда они наконец уселись за стол, чтобы поговорить о самом главном. Их было трое: Мулланур, Шейнкман, а третий — Иоаким Иоакимович Вацетис, недавно назначенный командующим Восточным фронтом, плотный, коренастый лысый человек с умным крестьянским лицом и выправкой кадрового военного. Муллануру и Шейнкману он казался чуть ли не стариком, хотя ему было всего-навсего сорок пять лет.
— По данным разведки, — четко, по-военному информировал товарищей Вацетис, — противник сегодня утром попытался перейти в наступление. После полудня вражеская флотилия внезапно прорвалась в районе городских пристаней и высадила десант на левом берегу Волги.
— Атака удалась? Или отбита? — быстро спросил Мулланур.
— Распоряжением штаба фронта туда немедленно был выслан Пятый Земгальский латышский стрелковый полк и Первый татаро-башкирский батальон, — ответил Вацетис.
— И коммунистические отряды рабочих Алафузовского и Крестниковского заводов, — добавил Шейнкман.
— Совершенно верно, — кивнул командующий. — Стремительным ударом наши части отбросили вражеский десант за Волгу. Потоплено два корабля противника.
— А что произошло здесь? — Мулланур показал на карте район Верхнего Услона.
— Я вижу, товарищ Вахитов, вы уже в курсе всех наших дел, — удивился Вацетис. — Здесь дело обернулось хуже. Чехословаки внезапно окружили отряд наших разведчиков. В неравном бою все наши товарищи погибли.
Мулланур мрачно забарабанил пальцами по столу.
— Война, — виновато пожал плечами Вацетис. — На войне, знаете ли, убивают. Тут ничего не поделаешь…
Словно нарочно, чтобы подтвердить эту нехитрую истину, в распахнутое окно ворвалась песня:
