выпускаемся, потом — отпуск на неделю. Так что увидимся…
С любовью,
Стрелковая подготовка была ещё веселее строевой.
— Винтовка М-14 — теперь ваша подруга, солдаты, — заявил один из инструкторов, — и если вы будете с ней правильно обращаться, она будет вам самой верной, самой надёжной женщиной на Земле.
— Плавно жмите на спусковой крючок, не дёргайте. Если в отпуске вам удалось бы заманить киску в постель, что б вы сделали? Ласково мяли бы её сиськи. Так вот на крючок давите мягко, как на сиську, нежно, плавно, и никогда не дёргайте. И помните: войну выигрывает пехота, а не ВВС и не ВМС. Солдат с винтовкой — вот самое страшное оружие в мире.
Он сказал, что, прежде чем сделать хоть один выстрел, придётся изучить каждую деталь винтовки. Что мы научимся разбирать её за тридцать секунд и собирать за двадцать девять. С завязанными глазами.
— И да поможет Господь тому салаге, который назовёт винтовку «ружьём», — добавил Дуган. — Это — оружие, винтовка, огневое средство, ни в коем случае не ружьё. Я хочу, чтобы вы знали название вашего огневого средства, его серийный номер, чтобы вы могли описать его, сообщить дальность действительного огня и дульную скорость. Всё это записано в наставлении.
И снова слово взял инструктор.
— Винтовка М-14 — это ручное магазинное полуавтоматическое оружие, приводимое в действие сжатым газом и переносимое на плече. Вот это накладка приклада, это винт накладки приклада, это ложа…
Так началось изучение строевых приёмов с оружием. Они вколачивались в нас сержантами с той же беспощадной последовательностью, с какой преподавались другие уроки. Каждое утро после приёма пищи мы забирали винтовки из оружейной комнаты и отрабатывали упражнения с ними.
Самое страшное, что может сотворить новичок, — уронить винтовку во время занятий.
Если мы ошибались в каком-нибудь приёме, Дуган применял одно из самых старых армейский наказаний. Он ставил нас по стойке «смирно», вытянув руки вперёд ладонями вниз, и клал винтовки нам на пальцы.
Мы стояли так, пока каждый мускул, каждая жилка, каждый нерв не начинал вибрировать. Мы потели и сопели. Лица становились пунцовыми. Мы молились, чтобы кто-нибудь другой первым уронил свою винтовку.
Так оно всегда и случалось.
И Дуган налетал на виновника, как муха на говно. Боец получал дополнительный пожарный наряд и ещё каждый вечер после ужина бегал по две мили с винтовкой на груди.
После занятий мы чистили оружие и смазывали его льняным маслом.
Однажды во время чистки Термонд случайно ляпнул это неправильное слово и попался прямо пауку в лапы.
— Эй, приятель, — начал Термонд, — дай-ка немножко масла для маво ружья.
Уши Дугана встали торчком.
— ТЕРМОНД! КАК ТЫ НАЗВАЛ СВОЁ ОРУЖИЕ? «РУЖЬЁМ», ЧТО ЛИ?
— Я забыл, сар-джант.
— ДУМАЙ, ПАРЕНЬ. ВСПОМИНАЙ.
— Я попробую.
— ВСПОМНИЛ?
— Так точно, сар-джант.
— ТЕРМОНД, Я СДЕЛАЮ ТЕБЕ УСЛУГУ: ПОМОГУ ВСПОМНИТЬ.
— Уверен, что поможете, сар-джант.
— РАССТЕГНИ ШИРИНКУ, ДАВАЙ, ДОСТАВАЙ ЕГО.
— Слушаюсь, сар-джант.
— ИТАК, РЯДОВОЙ ТЕРМОНД, КОМАНДА «На ре-МЕНЬ!». ТАК, ТЕПЕРЬ ВОЗЬМИ СВОЁ «РУЖЬЁ». НЕТ, ТЕРМОНД, ЧЁРТ ПОБЕРИ, ТО, КОТОРЫМ ТЫ ССЫШЬ. ВОТ, ПРАВИЛЬНО. ПОВТОРЯЙ ЗА МНОЙ: ЭТО — ВИНТОВКА, А ЭТО — РУЖЬЁ; ЭТИМ СТРЕЛЯЮ, ЭТИМ — ОТЛИВАЮ.
Термонд исполнил, как было приказано.
— ДУМАЮ, ТЕРМОНД, С БОЖЬЕЙ ПОМОЩЬЮ ТЫ ЗАПОМНИЛ. А ТЕПЕРЬ ПОВТОРЯЙ: «ДОЖДИ В ИСПАНИИ В ОСНОВНОМ ЛЬЮТ НА РАВНИНЫ»…
Дни тянулись за днями. Мы умирали от жары и нескончаемого лета, и с каждым днём сержанты всё меньше обнаруживали грязи на наших винтовках и всё меньше нарушений наставления по стрелковому оружию. Мы двигались чётко, абсолютно синхронно. Но Дуган не позволял нам расслабиться. Гонял в хвост и гриву.
— Я ХОЧУ СЛЫШАТЬ, КАК СТУЧАТ ВАШИ ВИНТОВКИ. На правое пле-ЧО! ЧЁТЧЕ. На левое пле-ЧО! СТУЧИТЕ ИМИ. ЕСЛИ РАЗОБЬЁТЕ ВИНТОВКУ, ДЯДЯ СЭМ КУПИТ НОВУЮ.
Наши руки, такие нежные раньше, стали сильны и мускулисты. Строевые сержанты накачали их отжиманиями.
В последние недели в лагере мы только и делали что ползали по-пластунски, висели на брусьях, бегали кроссы и отрабатывали бег с препятствиями.
Дуган утверждал, что передвижение ползком может спасти нам жизнь в Наме, если вдруг случится наткнуться на засаду и отступать под перекрёстным огнём.
Как показало время, он был абсолютно прав. Но тогда мало кто из нас верил, что можно попасть в такую безнадёжную ситуацию. Тем не менее, Дуган внимательно следил за нами и лупил всякого, чья задница отклячивалась выше положенного.
Лихорадка первых недель несколько улеглась, но не исчезла.
Мы почувствовали себя уверенней, даже начали гордиться собой. И вели себя несколько нахально, полагая, что можем переплюнуть любую роту в лагере. Но когда стали слишком самоуверенны, Дуган привёл нас в чувство, добавив занятий.
— На правое пле-ЧО! Вперёд шагом МАРШ! РАЗ, ДВА, ТРИ, ЧЕТЫРЕ…ПОДБЕРИ НОГУ, КОЗЁЛ…ТЫ, ЧЕТВЁРТЫЙ В ЛЕВОЙ КОЛОННЕ, ПОПРАВЬ ВИНТОВКУ… ОПРАВЬСЯ… ДЕРЖИ ИНТЕРВАЛ, А ТО ДАМ ПО БАШКЕ…ДЖОНСОН, ЭТО НЕ ШВАБРА…Я СКАЗАЛ, ПОПРАВЬ ВИНТОВКУ, А ТО ВРЕЖУ — ДЫМ ИЗ ЖОПЫ ПОЙДЁТ…ЭТО НЕ ЛЕВАЯ НОГА…ДЭВИС, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ВСТАВЛЮ ГИРОСКОП В ЖОПУ, ЕСЛИ НЕ БУДЕШЬ ХОДИТЬ, КАК ПОЛОЖЕНО.
Потом пошли занятия по штыковому бою.
Начали мы с палки-колотушки — толстой деревянной дубинки с грушами на концах, которая заменила винтовку со штыком. Этот курс должен был привить нам «дух штыка», то есть дикую ярость, необходимую для втыкания холодной стали в живот человека, чтобы провернуть её там и выпустить кишки наружу.
Мы старались намылить друг другу шею, затевали драки и вышибали друг другу мозги, подгоняемые кровожадными инструкциями Дугана.
— РУБИ, ГОНСАЛЕС…ПРАВИЛЬНО, ПАРИРУЙ, РУБИ…ВОТКНИ ЕМУ В ЖИВОТ…ВОТ ТАК…БЕЙ, КОЛИ, КОЛИ…УБЕЙ ЭТУ СВОЛОЧЬ, ГОНСАЛЕС, ИЛИ ОН УБЬЁТ ТЕБЯ!
Потом перешли к настоящим штукам.
— Когда бежите со штыками, я хочу слышать, как вы орёте и рычите…хватай приклад — сшибай его голову нахрен…пусть почувствует холодную сталь; представь, что это грязный азиат: вонзай, крути, стреляй, вынимай — выпусти скотине потроха.
Подбегая к соломенным чучелам, мы орали так, что кровь стыла. Кто-то даже выкрикивал клич конфедератов. Мы как будто хотели распороть самого косорылого Люка.
— КАКОВ ДУХ ШТЫКА? — кричал Дуган.
