— Не знаю, сэр…так получилось…тогда это казалось забавным. Ничего личного, понимаете, ничего такого. Это, — я пожал плечами, — просто случилось, и мне очень жаль.
— Что же мне с тобой делать?
Я снова пожал плечами и потупился, изображая печаль и покорность.
— Ладно, сынок, расслабься, признайся, ты можешь мне верить. Скажи, что не так? Может, я могу что-нибудь сделать? Разве не счастье для тебя быть в этом отделе?
— Счастье, сэр? Нет. Счастья никакого. Обо мне многое можно наговорить, но счастье — это не про меня.
— Тебе надоела война?
— Да.
— А как еда?
— Смердит.
— Почту получаешь?
— Не так чтобы часто…
— Мать не болеет?
— Нет, сэр.
— Что-нибудь дома? Ты можешь мне рассказать, — подбадривал он.
— Нет, дома всё в порядке, но — а, не знаю, я…
— Это мужской разговор. Забудь, что я офицер. Не смотри на мои дубовые листья, если они тебя пугают. Не виляй, сынок, выкладывай всю правду: клади её туда, где я её увижу. Скажи, в чём дело, и я решу, как уладить дело.
— Спасибо, сэр…
— Давай же, ты можешь мне довериться, это будет только между нами…
— Ну, сэр, у меня врос ноготь большого пальца на ноге и…
— Да ладно, Брекк, знаю, не это тебя мучает, хотя, конечно, вросшие ногти не ахти как приятны, особенно в пехоте…
— Вы правы, сэр. Я, э-э-э…
— Ну же, ну, ты уже близко, уже тепло, валяй, сынок!
— Сэр, — вздохнул я, — мне не нравится, как мы в отделе обращаемся с новостями. То нельзя говорить, это нельзя…
— Понимаю, что ты хочешь сказать, но ты относишься к этому как штатский, а не солдат. Наш отдел должен поддерживать определённый, э-э-э, имидж, определённую репутацию.
— Да пошлите всё к чёрту, сэр! Армия не всегда выглядит достойно!
— Чёрт возьми, сынок, ВСЕГДА есть способ, чтобы СДЕЛАТЬ из армии конфетку!
— Да, сэр, знаю: мы всегда можем соврать…
— Запомни, Брекк, не твоя печаль разбираться что к чему, твоя задача — сделать или умереть.
— Кого вы сейчас цитируете, сэр? Канта? Гегеля? Ницше? Камю? Дядю Сэма? Санта Клауса? Или это ваше собственное, сэр?
— Не имеет значения…
— Благодарю вас, сэр, что напомнили мне насчёт «делать или умереть». Нам всем суждено когда- нибудь умереть, так ведь?
— Ты теперь солдат, сынок…один из лучших в Америке, иначе тебя бы здесь не было.
— Неужели? Один из лучших?
— Вот именно. Ты абсолютно прав. И поэтому ты должен понимать такие вещи так, как их понимает армия.
— Попробую, сэр. Знаете, вы очень убедительны. Вы для меня как отец родной…
— Будет лучше, если ты не просто попробуешь, Брекк, а сделаешь это!
— Слушаюсь, сэр.
— Прекрасно, сынок, прекрасно.
— Но пока я буду стараться смотреть на вещи вашими глазами, вспомните, что из меня делали журналиста, а не армейского специалиста по информации. Журналист описывает факты. А армейский специалист по информации расписывает дерьмо собачье и врёт…
— Что ты сказал?
— Я сказал, что меня призвали, сэр…я не хотел сюда ехать.
— Да, я мог бы взять это в голову, но тебе от этого никакого проку не будет, потому что босс — это я, и срабатывает только то, что говорю я.
— Так точно, сэр. Мне действительно жаль, что так вышло с вашим кабинетом. С фотографиями вашей жены и семьи. Мы не хотели…как-то всё получилось само собой.
— Блин, сынок, надо исправляться. Ты и так уже порядком набедокурил, хоть и прибыл всего несколько месяцев назад.
— Я специально нарушал дисциплину, сэр.
— Неужели?
— Да…
— Ну-ка, объясни…
— Перед тем как получить первое взыскание я на коленях умолял сержанта Темпла отправить меня на передовую с боевым заданием. Когда мои мольбы попали в глухие уши, я подал форму 1049 сержанту- майору Райли с просьбой перевести меня в отдел информации 1-ой аэромобильной дивизии — я бы побывал в деле. Но Райли отказал мне наотрез. Сказал, что на севере меня убьют. Вот поэтому я и стал нарушителем, и сержант Темпл отправил-таки меня на передовую. Знаете, что я думаю, сэр? Я думаю, что, только нарушая дисциплину, я могу добраться до передовой или получить перевод в действующее подразделение. Это мой билет на войну, в самый центр первой линии!
— Это билет в кутузку, сынок. Странная у тебя позиция, но я знаю, что делать. Я поговорю с сержантом Темплом, чтобы тебя чаще посылали в действующие части. Лучше тебе от этого? Как считаешь, изменится от этого скверный ход твоих мыслей?
— Видите ли, сэр, моя позиция сформировалась ещё в Форт-Полке. Когда мне врезали учебной дубинкой, случилось что-то странное…мои анальные и зрительные нервы каким-то образом переплелись, и с тех пор у меня появился этот дерьмовый взгляд на армию.
— О Господи, — замотал головой майор Бум-Бум, — о Господи, я знал, что это когда-нибудь случится!
Глава 27
«Пляска смерти»
«Чарли был ночным вором, лесным мафиози, величайшим мастером наносить удары исподтишка. Он стрелял в нас из лесу и растворялся в воздухе, словно восточный Гарри Гудини, клонированный в армию из сотен тысяч солдат».
С высоты полета земля казалась однообразным лоскутным одеялом из рощ, джунглей и рисовых полей. Когда я прибыл на место, густой туман уже рассеивался, обнажая зеленый лагерь. Было ещё тихо, потому что солдаты, зарывшиеся в землю, только-только начинали шевелиться — во Вьетнаме начинался ещё один день…
Я слышал только стрекот лопастей вертолета: «ТВОП-ТВОП-ТВОП»; чтобы высадить меня, он завис в воздухе у батальонного КП. Я выпрыгнул, и вертолет, как железный колибри, взвился вверх, слегка приподняв хвост, на мгновенье застыл в воздухе, пилот прибавил оборотов, и вертушка, пересекая бледное утреннее небо, полетела в Лай Кхе, словно на поиски цветочной поляны.
Передо мной лежало открытое поле, напоминающее степи Среднего Запада, а примерно в километре
