утро сегодня было ясным. Подставив лицо теплым лучам солнца, я не переставала размышлять, понимая, что придуманное мной объяснение было неверным, как бы мне ни хотелось считать иначе.
Эти трое мужчин и Зан держались вовсе не так, будто вели неприятный и трудный разговор. Они были расслаблены и чувствовали себя комфортно в обществе друг друга. Виссер курил сигарету, Хавенга что-то рассказывал и смеялся, и Зан тоже улыбалась. Они вели себя как заговорщики. Точно!
А этот третий, рыжеволосый? Он держал руку Зан привычным жестом. Так ведут себя с давнишней подругой. И все же в этом было что-то недозволенное и противоестественное. Он не спускал с нее глаз. Наслаждался ее обществом и радовался этой короткой встрече. Но был вместе с Виссером и Хавенгой.
Он выглядел молодым, ухоженным и толковым профессионалом.
Сомнений не оставалось. Она его подруга, и у них есть общие дела с «Лагербондом».
Но как такое возможно? Как Зан — активистка «Черной ленты» и Кампании против призыва — может быть на такой короткой ноге с этими людьми? Это было бы неудивительно для прежней Зан, поступившей в Университет Ранд Африкаанс назло отцу, но не для новой — той, что перевелась в Университет Витватерсранда, участвовала в маршах протеста и любых акциях против апартеида.
Если только прежняя Зан так и осталась прежней.
Всем известно, что за последние десять лет силы безопасности занимались внедрением своих агентов в разные оппозиционные группы: Компартию Южной Африки, Объединенный демократический фронт, Африканский национальный конгресс. Этими агентами часто становились белые, поэтому с годами черные оппозиционеры стали относиться к своим белым соратникам с большой настороженностью. Значит, Зан является одной из таких шпионок.
Наверное, она встретила этого рыжего парня в Университете Ранд Африкаанс. Для тайной полиции она была идеальным кандидатом: проафриканерская дочь из известной англоязычной либеральной семьи. От нее требовалось только публично отречься от своих прежних убеждений и в дальнейшем скрывать, что они на самом деле не изменились. С чем она блестяще справилась.
Вот почему она так неожиданно снова появилась в нашей семье. Она работает на «Лагербонд», и ее цель — «подготовить» Корнелиуса, наблюдать за ним и, наконец, убедить вступить в их ряды. Совсем как Беатрис Пинар.
В документе об операции «Дроммедарис», который я прочитала в бумагах Хавенги, говорилось об оценке Корнелиуса Импалой. Думаю, что Импалой была Беатрис Пинар. И ее оценка подтверждалась Эландой. Неужели Зан — это и есть Эланда?
Было бы неправдой утверждать, что я никогда не верила в смену убеждений Зан. Я верила в ее радикализм, ее возвращение в семью, потому что мне хотелось в это верить. Я всегда очень переживала то, как незаслуженно резко она повела себя с Корнелиусом и со мной, и мне ужасно хотелось вернуть ее обратно.
Однако блудная дочь оказалась шпионкой.
Подъехала ее машина. Что мне ей сказать?
Зан уехала. В аэропорт ее повез Финнис — я не смогла.
Она сидела на кухне, пока я варила нам кофе. Она вела себя совершенно естественно и абсолютно спокойно.
— Ты сегодня не ездила в Гугулету, так ведь? — спросила она.
— Вчера ночью там был какой-то мятеж. Мы перенесли все на завтра.
— Понятно. Это тебя я видела на Черч-стрит? — поинтересовалась она как бы невзначай.
Значит, она меня заметила и теперь пыталась узнать, видела ли я ее. Я улыбнулась:
— Да, я там бегала по магазинам. — Я отвернулась и занялась чайником. — А где ты была? Я не видела тебя, — сказала я и сама почувствовала, что голос стал хриплым и фальшивым.
— Нет, видела, — медленно и бесстрастно произнесла Зан.
Я повернулась и посмотрела ей в глаза.
— Какого черта ты делала с этими людьми? — спросила я напрямик, не в силах больше притворяться.
Зан улыбнулась:
— Они мои друзья.
— Ты шпионка, верно? Шпионка «Лагербонда». И пытаешься обманом заманить туда своего отца!
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила Зан. — Что такое — «Лагербонд»?
— А что это был за мальчик, чью руку ты так нежно держала?
— Просто старый знакомый по университету.
— Университету? Какому именно?
Зан ответила не сразу. Сначала подумала.
— Друзья, с которыми я была, — наконец произнесла она, — эти друзья — очень могущественные люди. Они мне нравятся, но они могут быть опасными и даже пойти на убийство.
— Ты что, угрожаешь мне?
— Я просто говорю, что лучше никому не рассказывать, с кем ты меня видела сегодня. И тем более не делиться ни с кем своими дикими предположениями, что я шпионка. Особенно с отцом.
— Ты угрожаешь мне! Немедленно собирай свои вещи и убирайся из моего дома!
Зан снова улыбнулась.
— Хорошо, — сказала она, медленно вставая. И добавила уже в дверях: — Желаю хорошо провести выходные с Бентоном.
Я выскочила в сад, чтобы не мешать ей собирать вещи. Она управилась быстро. Слава Богу, что она летит в Лондон. Но что теперь делать мне?
Я не могу поверить, что она так поступила. Что предавала нас, свою семью, все это время. Она ела с нами, разговаривала, смеялась. А сколько еще людей она предала? Сколько людей, борющихся за свою идею, теперь оказались за решеткой по ее вине? Я считала, что ненависть, которую она испытывала ко мне, будучи подростком, исчезла. Но я ошибалась. Она только укрепилась и стала ее частью. Наверное, я могу понять ее отношение ко мне, но к отцу? Если, конечно, в ее извращенном понимании она не считает, что помогает ему увидеть свет истины.
Я не сомневаюсь, что ее угроза вполне реальна. Наверное, мне действительно лучше держать язык за зубами, как она требует. Но как же я могу, если знаю, что тогда Корнелиус неизбежно попадет в лапы «Лагербонда»? Я не смогу все время жить, притворяясь и выдавая Зан за свою милую маленькую падчерицу-радикалку. Одному Богу известно, сколько вреда она нанесет АНК, оказавшись в Лондоне.
И она прочитала дневник. Причем совсем недавно. Иначе откуда бы она узнала про Бентона? Понятно, что это еще одна угроза. И она расскажет о нем Корнелиусу.
Я не знаю, что делать. Мне надо с кем-нибудь поговорить об этом. Поговорить с Бентоном. Он единственный, кто может посмотреть на все объективно и дать разумный совет.
Я рада, что написала вчера письмо маме. При следующем общении с Зан, а оно обязательно будет, я скажу ей, что если со мной что-нибудь случится, то все выйдет наружу.
Я хотела бы поговорить с Корнелиусом. Но он сейчас в Филадельфии и пробудет там недели две. По телефону я звонить боюсь: после недавнего общения с тайной полицией я не удивлюсь, если он прослушивается. И я не уверена, что могу ему доверять. Я не знаю, насколько глубоко Зан, Беатрис и «Лагербонд» удалось запустить в него свои когти.
Господи, как же мне страшно! Почему все это происходит со мной?
Но завтра вечером я увижу Бентона. Скорее бы!
29
— Опусти винтовку, Зан. — Голос Корнелиуса был сильным и властным.
