— Спасибо, господин капитан. Я так и сделаю. — Механик поспешил выполнять распоряжение капитана.
В радиорубке находился удвоенный личный состав. Наконец в 16 часов послышался слабый сигнал. Глаза ожидавших заблестели, карандаши застрочили в блокнотах: «SOS. QTH» — это было указание сектора. «RU-КК» — это значило, что с Пичем все в порядке. Никто больше не мог отправить эти сигналы. На мостике известие получили по пневматической почте. Скоро указанные координаты нанесли на карту.
— Каким образом он там очутился? — спросил капитан. — Ерунда какая-то. Его обнаружил радиолокатор?
— Это было невозможно, господин капитан. Сигнал слишком слабый.
— Жаль. Ну да ладно, меняйте курс в соответствии с полученными координатами. Удвойте бдительность, ждите новых сигналов. Сразу же попробуйте установить его положение с помощью радиолокатора. На самом деле он может находиться севернее.
Прошел еще час, и затем снова поступил сигнал SOS. На этот раз он был заметно отчетливее, и «Шееру» удалось его запеленговать и установить место, где предположительно снизился «арадо». «Шеер» тут же скорректировал курс. Не только офицерами на мостике, но и экипажем владело нервное напряжение, поскольку все знали, как велики ставки, и все, кто не стоял на вахте, вышли на палубу, вглядываясь вперед и надеясь заметить «арадо». В 18 часов был получен еще один сигнал бедствия. Пеленг показал, что точка отправления сигнала лежит прямо по курсу. Уже сгущались сумерки, и затем резко, как это бывает в тропиках, наступила темнота.
Но как только стемнело, далеко впереди «Шеера» наблюдатели увидели взмывшую в небо ракету. С помощью дальномера на фор-марсе был получен азимут ракеты и определено расстояние — 39 километров. Весь корабль вздохнул с облегчением, и авиамеханик на фор-марсе чуть не подскочил от радости. «Шеер» шел полным ходом. Ждать уже оставалось недолго.
Как только «Шеер» приблизился к месту, он дал опознавательный сигнал сигнальной лампой, и примерно в 1800 метрах впереди тут же загорелись аэронавигационные огни «арадо». Самолет пока еще держался на поверхности и, видимо, сохранил плавучесть, потому что огни прыгали вверх-вниз. Так как воспользоваться корабельным прожектором было нельзя (вопрос о вражеских военных кораблях оставался открытым), то торпедист привязал фонарь к крюку палубного крана. Все прошло нормально, и очень скоро лейтенант Пич встал перед капитаном.
— Чертовски рад вас видеть, Пич, — сказал Кранке. — Итак, где ваша армада из тридцати кораблей противника?
Пич недоуменно посмотрел на него.
— Я ничего не сообщал о кораблях, — ответил он. — Я не мог найти обратную дорогу, и мне пришлось сесть на воду, потому что кончилось горючее. Вот, собственно, и все.
— Что-то в этом роде я и подумал, — с облегчением сказал Кранке. — Ну, вы, наверно, умираете с голоду. Идите, вам что-нибудь приготовят. Потом разберемся, в чем там дело.
— Благодарю, господин капитан. У нас действительно подвело желудки. Аварийный паек мы не трогали, мы ведь не знали, где «Шеер» и на сколько придется растянуть паек.
Радисты не дали Пичу даже времени как следует подкрепиться, явившись в столовую за объяснением его загадочных сообщений, но узнали лишь то, что он ни о чем не знает. Он передал сигнал бедствия согласно установленной таблице, применяемой в воздушной разведке, и только когда таблицу рассмотрели поподробнее, нашлась разгадка тайны, и начальник связи поспешил на мостик дать объяснение капитану.
Выяснилось, что Пичу выдали устаревшую таблицу. 25 ноября шифры заменили, а на береговой станции, к которой формально был приписан Пич, забыли снабдить его новой таблицей.
Поскольку до этого Пичу ни разу не приходилось пользоваться радиопередатчиком, ошибка прошла незамеченной. Когда выяснились эти факты, Кранке приберег бурю, которая назревала в нем после получения ложных сообщений, для коменданта береговой радиостанции. На самом деле вопрос был куда серьезнее, чем казалось на первый взгляд, и по возвращении «Шеера», когда вышестоящим инстанциям доложили о происшествии, комендант предстал перед военным трибуналом за то, что подверг опасности и самолет, и корабль. Буквосочетание, в старой таблице означавшее SOS от терпящего бедствие самолета, в новой соответствовало обнаружению вражеских кораблей и так далее.
По счастливой случайности никто не пострадал, но ситуация могла сложиться совсем по-другому. Что, если бы лейтенант Пич отправил срочное сообщение об обнаружении вражеских соединений? Тогда на «Шеере» его расшифровали бы как сигнал бедствия, и крейсер помчался бы к нему на помощь, чтобы, ни о чем не подозревая и ни к чему не готовясь, попасть в руки неприятеля. В таком случае не только самолет и два летчика, но и сам «Адмирал Шеер» с командой из 1340 человек оказался бы в опасности — может быть, в смертельной опасности — только потому, что комендант береговой станции не позаботился выполнить самую обычную обязанность: своевременно заменить старую таблицу на новую. Даже «клочок бумаги» в военное время может иметь первостепенное значение.
Кстати, этот случай дает повод сделать и другой вывод, далеко не новый, но по-прежнему актуальный: неразумно ставить над человеком двух начальников. Однако Геринг настаивал на том, чтобы все летные экипажи подчинялись ему, как и все летчики люфтваффе, даже те, кто относился к немецким ВМС, и даже те, кто, как Пич, в действительности был морским офицером, которого перевели в военно- морскую авиацию. Возможно, были разумные причины для того, чтобы летчики и самолеты берегового командования относились к люфтваффе, но подчинять той же инстанции машины, прикомандированные к боевым кораблям, было нелепо и опасно, как показал случай. Если бы немецкий флот нес ответственность за летчиков и самолеты, находящиеся на кораблях, такой путаницы никогда бы не возникло.
Пообедав, Пич вернулся на мостик и доложил капитану о том, что, несмотря на безоблачное небо, видимость была плохая. Над водой стоял густой туман, значительно ухудшающий видимость. Несомненно, это происходило из-за тропической жары и высокой влажности воздуха. Накануне он тоже с большим трудом отыскал обратную дорогу к «Шееру».
— Мы уже потеряли надежду и, когда на море поднялось волнение, хотели отсоединить крылья, чтобы самолет лучше держался на воде, но засомневались. Тем временем вокруг стали кружиться акулы, поджидая нас. Когда наступила ночь, я никак не решался выстрелить из ракетницы, потому что «Дюкеза» передала сигнал RRR, но в конце концов рискнул. По-моему, «Шееру» сильно везет. В жизни такое бывает.
Когда «арадо» потерялся, все от волнения забыли про яйца, но потом вспомнили. И начались самые немыслимые подсчеты: сколько яиц нужно съедать в день, чтобы за год избавиться от груза, сколько бы они стоили по теперешним ценам или достанут ли они до луны, если поставить одно яйцо на другое…
Однако и на следующий день мечты о вареных яйцах, яичницах и омлетах оставались все теми же мечтами. Исходя из того, что «Дюкеза» будет идти со скоростью 11,4 узла, штурман «Шеера» рассчитал ее местонахождение, но там ее не оказалось. Со всех сторон корабль окружал лишь синий океан, только океан, и ничего, кроме океана, непрестанно вздымающего волны. Стояла жара, и солнце уже казалось несколько утомительным, и вид бескрайней воды уже поднадоел. Где же эти яйца?
Сначала Кранке взял курс с тем расчетом, чтобы приблизиться к «Дюкезе», но это ни к чему не привело, и он велел зигзагами прочесать близлежащий сектор моря. Если бы «Дюкеза» столкнулась с военными кораблями противника, Геч, безусловно, затопил бы судно, но он наверняка не сделал бы этого, не послав прежде радиограммы, а такой радиограммы на «Шеере» не получали, так что были все основания предполагать, что миллионы яиц по-прежнему лежат в своих ящиках за стальной обшивкой «Дюкезы». Но где же она сама?
Не только впередсмотрящие, кому это полагалось по должности, вглядывались в океан во всех направлениях; все матросы, не занятые на вахте, торчали где-нибудь на палубе, помогая искать. Но ничего не видели, разве что солнце, клонящееся к горизонту. Небо и океан потемнели, и кое-кто из тех, кто глазел на закат, готов был поклясться, что слышал шипение воды, когда в нее спустилось солнце. Через несколько минут на западном горизонте не осталось ничего, кроме нескольких лучей быстро меркнущего света. Затем впередсмотрящий доложил о том, что обнаружил мачту на 345°. На таком расстоянии она казалась толщиной с иголку, но все-таки это была мачта, и «Шеер» на всех парах помчался к ней. Судно шло по
