имитаторами немецких бортовых радаров. Он считал, что если мы будем тренироваться в Уиттеринге, то есть вероятность того, что враг через свою службу радиоперехвата сможет обнаружить, чем мы занимаемся. Если бы немцы поняли, что мы знаем частоту их бортовых радаров, они имели бы время изменить ее и свести к нулю наши шансы на успех. Важность этого предложения была учтена штабом Истребительного командования, который принял меры к тому, чтобы эскадрилья перебазировалась в Дрэм, около Норт-Бервика в Шотландии. Перелет должен был состояться в середине мая.
Тем временем я с двумя своими командирами звеньев, Винном и Дэвисом, и со Стиксом посетил штабы Бомбардировочного командования 5-й и 8-й авиагрупп, чтобы рассказать о планируемых действиях, а также получить любую полезную информацию о тактике наших бомбардировщиков и немецких ночных истребителей. В целом это были полезные визиты, хотя у нас осталось впечатление, что они считали, что одной эскадрильи было недостаточно, чтобы добиться большого эффекта. Мы были с этим мнением не согласны. Даже несколько наших ночных истребителей, летящих в потоке бомбардировщиков и вокруг них, вызвали бы замешательство немецкой обороны. Также было вероятно, что наше присутствие не позволит отдельным экипажам немецких ночных истребителей эффективно атаковать наши бомбардировщики. Однако все мы признали, что было бы лучше, если бы мы смогли вступить в эту стадию действий силами большими, чем одна эскадрилья. Другая проблема, которая, казалось, беспокоила парней из Бомбардировочного командования, состояла в том, что в нас наверняка будут стрелять экипажи собственных бомбардировщиков, в разгар сражения ошибочно приняв нас за вражеские истребители. Как было отмечено, это был приемлемый риск. Мы не могли требовать от экипажей бомбардировщиков, чтобы они ждали, когда истребитель приблизится и его можно будет правильно идентифицировать. Для них будет слишком поздно, если приближающийся истребитель окажется немецким.
До перелета в Дрэм мы продолжали тренировочные полеты по отработке тактики ночного боя, делая упор на «столкновение» с самолетами типа истребителя. Мы предполагали, что экипажи немецких истребителей «Мессершмит-110» и «Юнкерс-88» своими бортовыми радарами смогут обнаружить наше присутствие, когда мы будем к ним приближаться, так что внезапные атаки казались маловероятными. После недели или около того эскадрилья приобрела значительный опыт в ночных маневренных боях. Пары «бью» преследовали друг друга в темных небесах, радиооператоры непрерывно передавали своим пилотам информацию о позиции другого истребителя, и оба экипажа пытались выйти на дистанцию визуального обнаружения. Обычно учебный бой выигрывал пилот, который первым визуально обнаруживал другого. Теория и практика стрельбы была очень важна, потому что мы теперь нам предстояло стрелять в маневрирующие цели. Все наши самолеты были оборудованы кинокамерами, синхронизированными с прицелами, чтобы, когда мы выполняли учебные атаки при дневном свете, они могли фиксировать точность или неточность нашей стрельбы. Таким образом мы могли видеть, делали ли мы слишком большое или слишком маленькое упреждение при стрельбе, и полученный опыт позволил нам добиться больших успехов в последующих учебных стрельбах и позже в бою.
На третьей неделе мая, когда последний из моих самолетов был оснащен прибором «Serrate», мы вылетели в Дрэм. Приземление там напомнило мне 1940 г., когда я с 29-й эскадрильей прикрывал конвои в заливе Ферт-оф-Форт. Тогда для Англии было черное время. Нас собирались бесцеремонно выпихнуть из Норвегии. Теперь же, весной 1943 г., боги войны улыбались союзникам и повсюду наблюдались признаки победы. Я встретился с командиром специального подразделения «дефайентов», с которым мы должны были работать в течение нескольких последующих недель. Я с радостью обнаружил, что это мой друг еще по 29-й эскадрилье, Ян Эсплин, австралийский флайт-лейтенант. Он служил со мной в качестве заместителя командира звена. Ян был опытным пилотом ночного истребителя и хорошо понимал необходимость скорейшего освоения новой аппаратуры. Вместе мы составили программу полетов, которая позволяла всем экипажам эскадрильи приобрести навыки эффективного совместного использования приборов «Serrate» и их бортовых радаров.
Несмотря на напряженную тренировочную программу в Дрэме, 141-я эскадрилья находила достаточно времени для отдыха. Мы отдыхали так же интенсивно, как и работали, и время от времени излишне приподнятое настроение создавало нам небольшие проблемы. Управительница привокзальной гостиницы в Норт-Бервике взяла эскадрилью под свое крыло, и приятный бар гостиницы стал любимым местом наших собраний. В этом баре мы столкнулись с морским офицером, который позволил себе несколько унизительных замечаний в адрес Королевских ВВС вообще и в адрес 141-й эскадрильи в частности. Его довольно грубо заставили замолчать. Позже вечером мы снова встретили его в местном офицерском клубе, и к нему еще раз пришлось применить насильственные меры. Он был упорным и не хотел замолкать. Методы, которыми мы заставили его умолкнуть, не нашли одобрения у местных шотландских офицеров и их дам, так что нам пришлось уехать. Однако наша честь была восстановлена, и мы были довольны. Позже я узнал, что слухи о наших приключениях достигли ушей командира авиастанции в Дрэме.
В другом случае около дюжины офицеров эскадрильи отправились на велосипедах в соседний паб. После приятного вечера, проведенного за игрой в дартс с местными жителями, мы возвращались в Дрэм. Было темно, у нас не было никаких огней, но мы решили, что можем устроить гонку на пути к нашей офицерской столовой. В конечном счете мы, разгоряченные состязанием, поодиночке приехали к столовой, как раз к ужину из доброй старой яичницы с беконом. Последним прибыл Чарльз Винн с окровавленным и опухшим лицом.
– Что случилось, Винн?
– О, я подумал, что смогу добиться большего без помощи рук. Очевидно, я оказался не прав.
Винн потерял контроль над своим велосипедом и, ударившись о дорогу подбородком, выбил себе один из передних зубов. Его некрасивое лицо перекосилось беззубой усмешкой, когда он бросил свой окровавленный трофей на обеденный стол передо мной.
– Сувенир, – произнес он.
Мой интерес к бекону и яйцам внезапно пропал.
До нас дошла информация о том, что на аэродроме в Англии приземлился неповрежденный ночной истребитель «Юнкерс-88». Экипаж достаточно навоевался и решил ждать конца войны в качестве военнопленных.[106] Наш интерес от этого состоял в том, что мы теперь имели немецкий бортовой радар в рабочем состоянии, и скоро наши ученые смогли подтвердить, что его частота была той, которую они предварительно рассчитали по данным радиоперехвата и радаров на самолетах-разведчиках. Эта неожиданная удача дала нам ощущение того, что наши будущие действия против вражеских ночных истребителей будут иметь немедленный успех.
Мне предстояло вылететь на новое совещание в штаб Истребительного командования. Груп-каптэн Табби Пэрсон, отвечавший за ночные операции, хотел из первых рук знать о том, какого прогресса мы достигли в ходе наших тренировок. Я сообщил ему, что, по моему мнению, мы обобщили всю доступную информацию и отработали тактику действий, насколько это возможно в условиях испытаний. Когда он спросил, считаю ли я, что эскадрилья готова к встрече с врагом, я ответил: «Да». Тогда он сказал, что в течение нескольких следующих дней я с эскадрильей могу вернуться в Уиттеринг и в пределах двух недель должен приготовиться к действиям. Это были замечательные новости. Я собрался покинуть кабинет Пэрсона, но он задержал меня, сказав, что слышал о том, что мы переборщили со спиртным в Дрэме, и спросил мое мнение об этом. Я спросил, откуда от получил такие сведения, и он ответил, что командир авиастанции лично сообщил ему об этом по телефону. Никогда прежде командир авиастанции в Дрэме не обращал моего внимания на подобные проступки, хотя я знал, что некоторые из нас излишне увлекались спиртным. Я сумел убедить Пэрсона, что все в порядке и все под контролем. Он поверил мне на слово, и я больше никогда не слышал об этом. Но по возвращении в Дрэм я из предосторожности обратил на это внимание всего своего персонала. Мы не хотели лишиться шанса стать первой эскадрильей, использующей в бою приборы «Serrate».
Накануне отлета из Дрэма я снова стал отцом. Ребенок оказался не запланированной Венди, а мальчиком. Мы же никогда не думали о подходящем имени для мальчика. Возможно, ответ был в том, чтобы заиметь настоящего Боба в семье, так что я написал Джоан и предложил, чтобы мы назвали его Робертом. В тот момент из-за срочных дел я не мог вырваться домой, но имя Роберт было согласовано, когда я ухитрился получить несколько свободных дней после возвращения в Уиттеринг. Мы вскоре стали относиться к Уиттерингу, как к нашему новому дому. Несмотря на ограничения военного времени, жили мы хорошо, благодаря в изобилии водившимся в том районе куропаткам и фазанам, на которых мы абсолютно
