документы и, повертев в руках удостоверение городской газеты, посоветовал идти спать. Тогда он поинтересовался, правда или выдумка, что кто-то пытается остановить время.
Милиционер строго сказал:
– По этому поводу сообщать ничего не положено. - Козырнул и отошел.
На третью ночь, уже почти уверенный в том, что Веня рассказал легенду заскучавшего по сказкам города, он неожиданно дождался желаемого. Шел третий час. Дежурный, по-прежнему с подозрением посматривая в сторону Ладушкина, скрылся в здании вокзала, когда от ближайшего тополя отделилась тень и быстро заскользила к башне. Ладушкин, выдерживая дистанцию, ринулся следом. Тень подошла к зданию с башней и оглянулась по сторонам. Это была женщина высокого роста в темном плаще с капюшоном, накинула на голову. Она что-то достала из кармана плаща, кинула в рот и еще раз глянула направо и налево. Ладушкин успел спрятаться за газетный киоск. Убедившись, что на площади никого нет, она взмахнула полами плаща, и тут случилось нечто из детских снов: женщина оторвалась от Земли и строго по вертикали, как ракета, поднялась вверх. Зацепившись за башенку с часами, открыла циферблат, выдернула шпажки стрел и сбросила вниз. Медленно спустившись на землю, зашагала прочь от вокзала.
Ладушкин побежал за ней. Квартала через два догнал и пошел рядом, пытаясь заглянуть ей в лицо.
– Что вам надобно? - услышал хрипловатый голос, показавшийся удивительно знакомым. - Ах, это вы, Андрюша!
Невозможно было поверить, но рядом шагала его бывшая учительница биологии Леонида Григорьевна.
– Видели? - спросила она.
– Да! Да! - воскликнул он, чувствуя холодок между лопатками.
– Подумали, ведьма? - усмехнулась она. - А это все он.
– Кто?
– Травный отвар. Год назад врачи нашли у меня пиелонефрит - воспаление почечных лоханок, и прописали состав из пятнадцати трав. Обошла я рыночных бабок, сама кое-какие травки насобирала и стала заваривать. Поначалу породил во мне отвар силу геркулесовскую. Теперь вот понемногу вверх поднимает. Нет, летать по-настоящему не умею. Но кто знает, что будет завтра.
– А зачем шпаги, то есть стрелки сбросили?
– Вам они кажутся шпагами? - хмыкнула она. - А вот по мне - шашлычные шампуры. Сама не знаю, зачем это делаю. Наверное, потому, что у меня сейчас плохое отношение к часам и календарям. Они напоминают: тебе скоро шестьдесят. А я не верю, потому как не ощущаю себя в этом возрасте. Ну скажите, Андрюша, какая шестидесятилетняя старуха будет вам с удовольствием разгружать вагоны? Кому в шестьдесят хочется играть в волейбол или заниматься спортивной гимнастикой? Уж и так сдерживаю себя, сдерживаю, только по ночам и есть возможность проявить себя в полную меру. На днях прихватила с собой мяч, перелезла через ограду стадиона и часа три гоняла по полю, пока не рассвело. Что мне делать, Андрюша? Не пить травы не могу - умираю от почечных колик. А пью - становлюсь богатыршей, чья сила никому не нужна.
Ладушкин исподволь рассматривал ее. И впрямь стала вроде бы выше и мощней. Походка устойчивая, быстрая, не шестидесятилетней.
– Вы отлично выглядите, - пробормотал он, все еще огорошенный случившимся. - Леонида Григорьевна, я так давно…
– Давно, - кивнула Леонида, мельком глянув на него.
– Что все-таки с вами? - робко спросил Ладушкин, когда они вышли на центральный проспект.
– Я же сказала, - ответила она раздраженно. - И не могу понять, какая именно трава дает такой эффект. Исключала из состава по очереди каждую без изменений.
– Можно? - взял ее под руку и ощутил ладонью выпуклый боксерский мускул.
– Хотя и поздно, приглашаю тебя на чай, а то когда еще встретимся.
В ее квартире было так же, как пятнадцать лет назад. Грубоватая желтая мебель пятидесятых годов, старенький приемник 'Рекорд' с проволочной антенной, на стенах фотографии хозяйки - маленькой и уже девушки, совсем не похожей на сегодняшнюю, будто из другой жизни. Только книжный шкаф в коридоре по-современному сверкал полировкой.
Из соседней комнаты послышался плач грудного ребенка, оттуда вышла заспанная женщина в халатике. Увидев Ладушкина, она тихо ойкнула и прошмыгнула на кухню, поправляя взлохмаченные волосы.
– Что? - встрепенулась Леонида. - Проснулся? - И пояснила Ладушкину: Моя племянница Неля.
Через минуту Неля вынесла из кухни бутылочку с подогретым молоком и опять скрылась в спальне. Леонида тяжело вздохнула.
– Вот так и живу, - сказала она, расставляя чашки и усаживаясь. - Бери сахар. - И вдруг вскочила и с возгласом 'Иэх!' двинула плечом шифоньер.
– Что с вами, Леонида Григорьевна?! - воскликнул изумленный Ладушкин.
А Леонида уже раскачивала обшарпанный буфет на кухне, потом принялась за книжный шкаф.
Ладушкин бегал вокруг нее и не знал, хохотать ему от увиденного или вопить.
– Это бесподобно! Я никогда… не смогу! Да вы же… Атлет! - с придыханием восклицал он.
Из спальни вновь выглянула Неля и, не сказав ни слова, с шумом захлопнула дверь.
Ладушкин попробовал задвинуть книжный шкаф на место, но не переместил и на сантиметр и с ужасом взглянул на Леониду.
– Ничего, Андрюша, все будет в порядке, - виновато улыбнувшись, она, как мальчика, погладила его по голове.
Опять заплакал ребенок. Леонида замерла.
– Там, - кивнула она на дверь спальни, - мое второе горе-злосчастие.
– Что, дитя нездоровое? - осторожно спросил Ладушкин.
Она как-то недобро усмехнулась.
– Чего ему сделается. Пока жив-здоров. - И вдруг сказала: - Это же Федор Дмитриевич, мой супруг. Помнишь, он ходил с нашим классом в походы? Так вот там, в кроватке, он - шестимесячный.
У Ладушкина стиснуло дыхание - что это она, заговаривается?
– Да в себе я, в себе. - Леонида села, быстро закрутила в чашке ложечкой.
Он хорошо помнил Федора Дмитриевича, широкоплечего веселого дядьку, но как-то не решался спросить о нем - мало ли что, может, развелись или умер.
Увидев растерянность и жалость в его глазах, Леонида сказала:
– Я сейчас расскажу по порядку.
Ему захотелось рвануть отсюда подальше, чтобы не услышать что-нибудь совсем жутковатое, но что-то остановило. Вовсе не безумная, а усталая женщина сидела перед ним, и он приготовился слушать.
Ребенок не утихал. Тогда она встала и вынесла его из спальни. Толстенький бутуз, обмотанный одеяльцем. На ее руках он успокоился, прислонился к плечу и мгновенно уснул - едва успела подхватить выпавшую изо рта соску.
– Ты, конечно, засомневался в моем здравом уме, - усмехнулась она, покачивая малыша. - Да, такое и во сне не приснится. Очень рада, что встретились. Потребность высказаться огромная, но не всякому такое расскажешь. Я ведь отчего квартиры меняла? В горисполкоме меня уже принимают за аферистку. А как быть, если такое происходит?
Младенец вновь открыл глаза, мутным взглядом посмотрел на Ладушкина. Она замолчала, сунула дитю в рот соску, и он вновь засопел. Обыкновенный толстощекий малыш уютно лежал на ее плече и ничем не напоминал огромного веселого дядьку, супруга Леониды.
– Так вот, начну по порядку. Встретились мы с Федором Дмитриевичем, когда ему было пятьдесят, а мне двадцать пять. Извини, что такая тема, ты уже большой мальчик, должен меня понять. В молодости я была довольно интересной, но ничуть не смущалась тем, что мой суженый ровно наполовину старше меня. Смотрелись мы неплохо, любил он меня и как жену, и как дочь. Правда, оборачивался вслед каждой юбке, но, поскольку был уже в возрасте, меня это мало волновало. Куда больше не нравилось, что он летун и трудовая книжка его выглядит слишком живописно. Профессий сменил множество, но зато и прослыл умельцем на все руки: хорошо столярничал, чинил магнитофоны, играл на многих инструментах. И вот вижу
