половины голосов мне не набрать.
Я не откладывая позвонил отцу. Он действительно накануне вечером разговаривал с Соренсоном и согласился с тем, что компанию необходимо продать. Выразил сожаление по поводу моего предстоящего отстранения от должности, судя по всему, искреннее. Я предложил встретиться. Он ответил, что я могу сколько угодно пытаться его переубедить, однако толку от этого никакого не будет. Тем не менее мы договорились о встрече на следующий день в двенадцать часов в «Кингс-Армс» в Оксфорде.
Днем мне позвонил Соренсон. Заявил, что против меня лично ничего не имеет, но как председатель совета директоров обязан действовать в интересах акционеров. И если я передумаю относительно продажи компании, он будет только рад рекомендовать собранию оставить меня на моем посту. Я отвечал спокойно и вежливо, однако твердо сказал, что придерживаюсь своей прежней точки зрения.
В коридоре я столкнулся с Дэвидом Бейкером. Лоб в лоб, что называется, и его попытка увильнуть не удалась.
— Ну что, Дэвид, теперь можете быть довольны, — сказал я не в силах сдержать язвительного тона. — Получили шанс стать наконец управляющим директором.
Дэвид протестующе всплеснул руками.
— А я тут при чем? Я же не напрашивался! Уолтер сам предложил. Но, откровенно говоря, это единственный разумный выход.
Напустив на себя озабоченный вид, он обошел меня и поспешил прочь. Вот гад!
Вечером я позвонил Карен. Честно говоря, я продолжал испытывать некоторые угрызения совести из-за того дня, что целиком провел с Рейчел. В моей памяти была еще свежа наша с Карен беседа в то злополучное воскресенье, закончившаяся чуть ли не ссорой. Мне хотелось как-то сгладить оставшееся неприятное впечатление и помириться с Карен. Судя по ее тону, она тоже была не против.
Я рассказал ей о том, что Соренсон созывает общее собрание, чтобы сместить меня с должности управляющего директора.
— Ох, Марк, это же ужасно! — с сочувствием воскликнула она. — Но ты ведь крупнейший акционер. Можешь просто проголосовать против его предложения.
— Э нет, все не так просто. Я тут произвел кое-какие подсчеты. Необходимо, чтобы отец отдал мне свой голос. Однако во время нашего с ним сегодняшнего разговора он такого желания не изъявил, дал понять, что поддерживает Соренсона.
Тут я задал ей вопрос, который исподволь мучил меня с того момента, как мы с Рейчел и Уилли прикинули расклад голосов «за» и «против».
— А ты будешь голосовать за меня или как?
— За тебя, конечно, о чем ты говоришь!
Я почувствовал огромное облегчение.
— Спасибо. Вообще-то я так и думал, просто хотел удостовериться.
— Не беспокойся. Во мне можешь не сомневаться.
— Слушай, приезжай ко мне в Керхейвен на эти выходные, — предложил я.
— Ох, я бы с удовольствием, Марк, честное слово. Но в воскресенье утром я играю в теннис с Хизер.
— Карен, ты должна приехать. В последнее время мы стали редко видеться, и это нам обоим отнюдь не на пользу. Прошу тебя, приезжай.
Короткая пауза.
— Ладно. Думаю, Хизер меня простит.
— Отлично! Вылетай десятичасовым рейсом. Буду встречать.
О том, что мне досталось по голове, я говорить ей не стал. Не хотел, чтобы она в преддверии общего собрания тревожилась еще и за мою безопасность.
В конце Брод-стрит позади «Кингс-Армс» есть уютный бар, облюбованный преподавателями и служащими университета. Обычно они предпочитают выпивать в одиночку, изредка перекидываясь парой слов, чтобы поддержать атмосферу товарищества, но не мешать при этом друг другу наслаждаться кружкой пива и сигаретой. Я знал, что много лет назад отец иногда захаживал в это заведение.
Я взял пинту горького для себя, полпинты для него, и мы уселись лицом к лицу за маленьким столиком. Было видно, что он нервничает, но настроен не враждебно. С тех пор как мы встречались в последний раз, болезненная бледность на его лице проступила, кажется, еще заметнее. В общем, выглядел он даже хуже, чем на похоронах Ричарда. Глаза потухли, стали совсем безжизненными.
— Спасибо, что согласился встретиться, — сказал я.
— О чем ты говоришь, — протестующим жестом ладони остановил он меня. — Это тебе спасибо, что приехал.
Не поднимая глаз от кружки с пивом, он помолчал, потом тяжело вздохнул.
— Прости, что во вторник буду голосовать против тебя. Только не сочти это, пожалуйста, за нежелание тебя поддержать. Просто я знаю, когда нужно отступить. Мы с Уолтером обсудили все возможные варианты. У нас нет другого выхода, мы проиграли.
И вид у него был соответствующий. Посеревшее лицо, поникшие плечи. Он, казалось, даже стал дюймов на шесть ниже ростом. И на двадцать лет старше.
— Ты же сам говорил, что «Фэрсистемс» — это все, что осталось после Ричарда. И что в память о нем мы обязаны сохранить компанию, — безжалостно напомнил я.
— Правильно, говорил, — кивнул он. — Только все это оказалось благими, но неосуществимыми намерениями. — Слова отца падали медленно, голос звучал глухо и без всяких интонаций. — Ричард мертв. И нам его не вернуть. «Фэрсистемс» придется продать, ничего с этим не поделаешь. Ни ты, ни я помочь тут ничем не можем.
— А вот можем! — возразил я с такой страстью, что он вздрогнул. — Ричард когда-нибудь рассказывал тебе, как он мечтал, чтобы виртуальная реальность вошла в каждый дом?
— Он только об этом и говорил, — слабо улыбнулся своим воспоминаниям отец.
— А ты знаешь, насколько близко он подошел к этой цели?
— Он постоянно твердил, что очень близко.
— В четырех месяцах работы, вот как! — И я вкратце изложил ему суть проекта «Платформа».
Безусловно, содержание его по-прежнему оставалось строго секретным, однако сейчас я должен был использовать любые возможности, чтобы уломать отца. Он, конечно, профессор, то есть человек не от мира сего, но чертовски умен и проницателен. С ходу схватил смысл сказанного и просчитал последствия и перспективы. Мне показалось, что в глазах у него на миг вспыхнул огонек интереса и надежды, но тут же погас.
— Жаль, что Ричард не дожил до этого дня, — бесцветным голосом проговорил он.
— Но я-то жив, папа, жив! — Я стиснул его ладонь. — Не хочешь сделать это в память о Ричарде, так сделай ради меня. Сейчас для меня в жизни нет ничего важнее этого. Помоги же мне, пожалуйста, прошу тебя!
Он поднял на меня тусклые глаза. В них я увидел и нерешительность, и сомнение, и недоверие к сыну, который не хотел знать его целых десять лет. И еще взгляд его был испытующим и оценивающим. К какому же выводу он пришел?
— Насчет твоей мамы… — начал он.
— Только не сейчас, папа, — взмолился я.
— Именно сейчас, — возразил он неожиданно окрепшим, резким и твердым голосом. — Ты просишь меня кое-что для тебя сделать. И я хочу, чтобы ты тоже кое-что сделал для меня. Выслушай меня. Хочу наконец поговорить о ней. Ты никогда не давал мне ни единого шанса объяснить, что с нами случилось.
Да, в этом он прав. Я откинулся на спинку кресла и, скрестив руки на груди, нехотя приготовился слушать.
— Я любил твою маму. Она была исполнена жизни и страсти, огня и задора. Но сосуществовать с ней было нелегко. Наверное, ты еще не забыл наши с ней ссоры?
Я кивнул. Нет, не забыл. И должен признать, что большинство из них начинала мама. Но она быстро отходила, вновь лучилась теплотой и любовью. Отец же способен был помнить обиду годами.
