— Ну, не знаю…
— Мы не громим бары. Ничего такого, — сказал он. — Просто разговариваем и пишем своим конгрессменам… — он неожиданно улыбнулся, и улыбка осветила его лицо, — а также конгрессменкам. Проводим исследования.
— Разве не странно? — спросила я. — Я хочу сказать, вы знаете валлийский и, совершенно очевидно, разбираетесь в фольклоре. А те из Общества, кого я знаю, обычно…
— Обычно любят малый народ, — закончил он деловым тоном. — Они едут в отпуск в Неваду, толкутся в барах для малого народа и платят проституткам из иных, чтобы те дали им ненадолго почувствовать себя не вполне людьми.
Я подняла брови.
— Жестокая характеристика.
— Они идиоты, — ответил он. — Читали когда-нибудь оригинал братьев Гримм? Малый народ — это вовсе не большеглазые добрые садовники и домовые, жертвующие собой ради детей, которых им поручили беречь. Они живут в лесу в пряничных домиках и поедают детей, которых заманивают к себе. Они завлекают корабли на скалы и топят уцелевших моряков.
«Вот и мой шанс, — подумала я. — Проверить эту группу, чтобы узнать что-нибудь полезное для Зи? Или ловко уклониться и не травмировать этого хрупкого — и знающего человека?
Зи мой друг, и он погибнет, если кто-нибудь что-нибудь не предпримет. Насколько мне известно, я единственная, кто в состоянии хоть что-то сделать».
— Это все сказки, — сказала я с необходимой толикой нерешительности.
— Библия тоже, — серьезно ответил он. — И любая из прочитанных вами исторических книг. Эти сказки передавались из уст в уста людьми, не умевшими ни читать, ни писать, в качестве предупреждения. Эти люди хотели, чтобы их дети поняли: малый народ опасен.
— Нет ни одного доказанного случая убийства или вообще причинения людям вреда малым народом, — сказала я, повторяя официальное утверждение. — Ни разу за все годы с тех пор, как они официально заявили о себе.
— Хорошие адвокаты, — задумчиво сказал он. — И подозрительные самоубийства иных, которых нельзя держать за железной решеткой.
Он убедителен — потому что прав.
— Послушайте, — сказал он. — Малый народ не любит людей. Мы для него ничто. До появления христианства и доброй стали мы были недолговечными куклами, склонными усиленно размножаться. А после стали опасными недолговечными куклами. У них сила, Мерси, у них магия, способная творить невероятные вещи. И все это есть в сказках.
— Тогда почему они нас не перебили? — спросила я. Вопрос не пустой. Я долгое время над этим думала. По словам Зи, Серые Повелители необычайно могущественны. Если христианство и железо для них такое проклятие, почему нас всех не извели?
— Мы им нужны, — ответил он. — Малый народ размножается с трудом, если вообще на это способен. Чтобы сохранить свою расу, им нужны смешанные браки. — Он положил обе руки на стол. — И именно за это они ненавидят нас больше всего. Они горды, высокомерны и ненавидят нас. Потому что мы им нужны. А как только эта необходимость исчезнет, они избавятся от нас, как мы избавляемся от тараканов или мышей.
Мы посмотрели друг на друга — и он понял, что я ему верю, потому что достал из заднего кармана небольшой блокнот и вырвал из него листок.
— Встреча в среду у меня на квартире. Вот адрес. Думаю, вам следует прийти.
Он взял мою руку и вложил в нее листок.
Когда его рука легла на мою, я почувствовала приближение Сэмюэля. Он положил руку мне на плечо.
Я кивнула Тиму.
— Спасибо за компанию. Вечер был очень интересный. Еще раз спасибо.
Прежде чем отпустить мое плечо, Сэмюэль сильнее сжал его. И пошел за мной, когда я направилась к выходу из пиццерии. Открыл передо мной дверцу своей машины, потом сел на место шофера.
Молчать было не в его характере — и это меня встревожило.
Я начала что-то говорить, но он поднял руку: просьба помолчать. Он не был сердит, и это меня удивило: значит, перед Тимом он играл. Но он не заводил мотор и не трогался с места.
— Я люблю тебя, — сказал он наконец с несчастным видом.
— Знаю. — В животе появились тугие узлы, и я забыла о Тиме и «Светлом будущем». Мне не хотелось делать это сейчас. Не хотелось никогда. — Я тоже тебя люблю.
Мой голос звучал не бодрее, чем его.
Он вытянул шею, и я услышала, как щелкнули позвонки.
— Так почему я прямо сейчас не разорву этого обтрепанного ублюдка на куски?
Я с трудом сглотнула. Ловушка? Есть ли верный ответ на этот вопрос?
— Хм-м. Ты не кажешься сердитым, — заметила я.
Он ударил по приборному щитку своей очень дорогой машины так стремительно, что я не увидела движение его руки. Не будь обивка кожаной, он разорвал бы ее.
Я хотела сказать что-нибудь забавное, но решила, что момент неподходящий. С шестнадцати лет я кое-чему научилась.
— Вероятно, я ошиблась.
Нет. Ничему я не научилась.
Он медленно повернул ко мне голову, его глаза стали жесткими осколками льда.
— Ты смеешься надо мной?
Я зажала рот рукой, но ничего не могла сделать. Плечи у меня задрожали, потому что я неожиданно поняла ответ на его вопрос. И это объяснило мне, почему его так беспокоит отсутствие припадка смертоносного гнева. Как и мне, Сэмюэлю сегодня вечером было откровение — и ему оно не понравилось.
— Прости, — сказала я. — Провал, верно?
— Что?
— Ты разработал замечательный план. Пробираешься в мой дом и старательно соблазняешь меня. Но ты не настолько хочешь меня соблазнить. На самом деле ты хочешь только, чтобы мы обнимались, играли и дразнили друг друга. — Я улыбнулась ему, и он должен был почувствовать охватившее меня облегчение. — Я не любовь всей твоей жизни; я только из твоей стаи — разве это тебя не злит?
Включая двигатель, он произнес что-то очень неприличное — старое английское слово.
Я захихикала, и он снова выругался.
То, что на самом деле он не рассматривает меня как пару, отвечает на множество вопросов. И еще говорит мне, что Бран, хоть он и Маррок и отец Сэмюэля, не знает всего, пусть все окружающие считают, что знает. Это Бран сказал мне, что волк Сэмюэля выбрал меня себе в пару. Он ошибался: я утру ему нос, когда увижу в следующий раз.
Теперь я знала, почему Сэмюэль мог сдерживаться столько месяцев и не нападал на Адама. Я относила самоконтроль Сэмюэля на счет того, что он более доминантный волк, чем большинство волков на этой планете. А подлинный ответ заключался в том, что я — не Пара Сэмюэлю. И поскольку он доминантнее Адама, ему, если он не хотел драться, гораздо лучше Адама удавалось удерживаться от этого.
Сэмюэль хотел меня не больше, чем я хотела его — хотел не так. Нет, физическое влечение присутствовало, много искр и шипения. Удивительно!
— Эй, Сэм, — спросила я, — если ты не хочешь меня в пару, почему твой поцелуй меня зажигает?
Почему теперь, когда первый порыв облегчения миновал, я вдруг обиделась: чего это он не хочет меня себе в пару?
— Будь я человеком, огня между нами вполне хватило бы, — сказал он. — Проклятый волк пожалел тебя и решил остановиться.
Полная чушь!
