Я сказал себе: «Очень хорошо писать, еще лучше диктовать истории болезни, пока работаешь в больнице. Но если ты захочешь жениться и оставить больницу, весь опыт окажется бесполезным. Частную практику не начнешь сразу с собственным секретарем, нереальным станет писать длинные истории болезни и посылать больного в палату А или Б. Возникнет необходимость сделать что-то ощутимое для больного». Однако никаких приемлемых методов в моем распоряжении не имелось.
Я всегда жадно читал иностранную литературу и обнаружил, что во Франции, особенно в Париже, большое внимание уделяется так называемым «пограничным психическим заболеваниям» — собственно истерии и психастении. Я сказал себе: «Именно за эти случаи стоит взяться частнопрактикующему врачу и следует изучить их получше».
Я приступил к изучению. Тогда много говорили о гипнотизме и методе убеждения Дюбуа. После прочтения книги Огюста Фореля о гипнотизме и книги Поля Дюбуа я попытался гипнотизировать некоторых пациентов в больнице. Начало не вселяло мужества. Новые методы не легко осваивать по книгам, а направить меня было некому. Гипнотизм, как вы знаете, зачаровывает молодого человека, особенно если он избрал занятие психиатрией именно в силу своего темперамента. Гипнотизм — высшее выражение могущества мысли: подобно Богу, вы способны заставить каждого выполнять ваши желания! Большинству врачей это нравится; конечно, и я испытывал притягательность метода. В больнице, однако, оказалось очень мало пограничных случаев. Время от времени встречались
больные шизофренией, преодолевшие период обострения и доступные лечению, попадались больные с субдепрессивными состояниями, пережившие приступ мании или депрессии. Некоторые из них поддавались гипнозу. В то время в больнице находилось мало психоневротиков, если считать, что они вообще встречались. Фактически, думается, положение не изменилось и сегодня, хотя больных диагностируют подобным образом. Речь идет, конечно, о настоящих психоневротиках, об индивидах, страдающих истерией, навязчивостями, фобиями и, несмотря на это, не попадающих в больницу. Такие больные не хотят находиться в больнице и никогда в ней не остаются, даже после уговоров. На раннем этапе своего опыта я пришел к выводу, что больной, желающий остаться в государственной больнице или даже лучшем частном институте, является шизофреником. Я придерживаюсь этого мнения и по сей день.
Так или иначе, я проводил гипноз на стольких больных, сколько мог отобрать. На некоторых гипноз действовал хорошо, другие не поддавались. Однажды я попытался загипнотизировать молодую женщину посредством обычной формулы: «Вас охватывает дремота. Веки слипаются. Вы погружаетесь в сон. Вы спите». Молодая женщина быстро взглянула на меня и сказала: «Нет, доктор, я не сплю». — «Но вы испытывали схожее состояние хотя бы на пять процентов во время внушения», — упорствовал я. Будучи эгоистом, я решил, что не могу оставить неприятное противоречие. Но несчастная девушка отказалась засыпать!
Со своей дилеммой я направился к известному гипнотизеру, прозванному Квэкенбос*. Он сотрудничал с Колумбийским университетом, ежедневные газеты пестрили рассказами о чудесных исцелениях, осуществленных им посредством гипноза. Квэкенбос оказался приятным,
*В корне фамилии содержится английское слово, переводимое как «знахарь», «шарлатан». — Прим. перев.
обходительным человеком и быстро указал мне на причину затруднений. Он сказал: «Конечно, ваши больные не хотят засыпать, поскольку вы следуете неправильным методам». Квэкенбос приподнял пару маленьких знакомых бутылочек и продолжал: «Дайте больным сильную дозу хлорала или паралдегида, и они уснут». В офисе, где похрапывали больные, у него имелось много маленьких кубиков препарата, и в качестве демонстрации он прохаживался от пациента к пациенту, делая соответствующие внушения. Доктор Квэкенбос заверил меня, что способ действует безотказно.
Мне не пришлось испытать метод Квэкенбоса. Все больные нашей больницы получали горстями хлорал и паралдегид. Препараты обладали выраженным последействием, поэтому больные отказывались их принимать. Иногда мне казалось, что метод представляет собой чистое шарлатанство, и я мог понять, почему многие относятся к доктору с известным подозрением. Однако это было несправедливо. Квэкенбос делал все возможное и фактически в чем-то являлся пионером. Подобно Борису Сайдису, Мортону Принсу и другим деятелям того периода, он искал средства помощи больным. Метод гипноза давал хорошие и плохие результаты, эффект лечения не был устойчивым. Причину нестабильности мы поймем позднее. По крайней мере предпринималась интересная попытка вторгнуться в неизведанную область.
В июне 1907 г. я наконец решил отправиться в Париж, который считал центром психотерапии. Мной овладела уверенность, что в этом городе откроется все относящееся к лечению пограничных заболеваний. Кто-то предложил посетить одну из крупных больниц, возглавляемую Пьером Мари. К большому удивлению, я обнаружил, что здесь гипнотизм и суггестия уже вышли из моды. Сотрудники поделились своими наблюдениями о замещении устраненного методом гипноза симптома другим симптомом.
Они испытывали энтузиазм в связи с новым способом лечения, названным «метод изоляции». Метод по существу представлял собой модифицированную форму лечения отдыхом, основы которого в США заложил доктор Уир-Митчелл. Больного просто изолировали в маленькой комнате, и никому, даже врачам, не разрешалось с ним разговаривать; его хорошо кормили, но не давали медикаментов. Предполагалось, что больной через несколько недель должен выздороветь.
Я всего лишь наблюдал за больными, пока не смог довольно плавно говорить по- французски. Тогда я нарушил правила и втянул в разговор молодую женщину. Она провела в больнице несколько недель и вскоре собиралась домой. Госпитализация оказалась четвертой или пятой. Ей нравилось находиться в приятном, удобном месте и быть свободной от домашних обязанностей. Каждый раз она лечилась в больнице, пока не уставала от одиночества. Тогда сразу информировала доктора о выздоровлении и отправлялась домой.
Я не понимал обоснованности такого лечения. Из анализа этого и других случаев напрашивался вывод, что лечение изоляцией нелучше оставленного метода гипноза. Я был ужасно разочарован французской психиатрией в целом, которая явно отставала в сравнении с постановкой психиатрической науки в Нью-Йорке. У французов проявлялся крайний шовинизм. Они все еще придерживались классификации Пинеля и отказывались признавать достижения Немецкой школы. Я встретил всего двух человек, читавших Крепелина, но они составляли исключение и тайком читали его труды. Сам Пьер Мари был блестящим, очаровательным человеком и отличным неврологом, особенно интересовавшимся афазиями. Он поставил передо мной проблему исследования эпилептических припадков у больных с акромегалией. Когда я рассказал Пьеру Мари, что приехал в Париж изучать пограничные психиатрические заболевания, он высказал мнение, что этим я смогу заниматься в любое время.
Я был совершенно обескуражен и серьезно подумывал о специализации в области отоларингологии. Я написал своему бывшему учителю доктору Фредерику Питерсону и рассказал ему о своих разочарованиях. Вскоре он приехал в Париж и убедил меня не оставлять психиатрию, которая, как он знал, мне нравилась. Он сказал: «Почему вы не поедете к Блейлеру и Юнгу в Цюрих? Они занимаются тем же, что и Фрейд. Думаю, вам это понравится». Его предложение оказалось правильным. Мне понравилась стажировка в Цюрихе. Я провел там около года и вернулся в Нью-Йорк. С этого времени начинается история психоанализа в Соединенных Штатах.
Мое первое посещение клиники Блейлера в Бургхёлцли состоялось в начале августа 1907 г. Перед этим я встречал имя Фрейда, помнится, только однажды. Во время пребывания в Европе случай свел меня с молодым австрийским офицером. Я встретил его в Льеже, мы подружились и некоторое время путешествовали вместе. Когда мы расставались, я упомянул, что через год или два вернусь в Европу в целях профессиональной деятельности. «Почему бы вам не заехать к Фрейду в Вену?» — сказал он. Я спросил: «Кто такой Фрейд?» Он ответил, что ничего не знает о нем, но, должно быть, это личность, поскольку у Фрейда много противников! Обратите внимание — мой знакомый был лейтенантом артиллерии в австрийской армии!
На меня не произвело большого впечатления оснащение клиники Бургхёлцли. Она сильно отличалась от наших новых, хорошо оборудованных институтов. Но после посещения первой клинической конференции я почувствовал вдохновение. Подход к больному, метод обследования представлялись мне почти откровением. В клинике не просто классифицировали больных. Галлюцинации анализировались одна за другой, и предпринималась попытка определить их значение, в точности понять, почему у больного
