войне. Я никогда не забуду день, когда нашла ее плачущей в туалете. «Бедные парни! — помню, рыдала она. — Они все задают один вопрос: вернутся ли домой живыми?»
— И что она им отвечала?
— «Вы вернетесь домой с почестями», — она говорила всем одно и то же, каждому из них, за полкроны за раз. Был один офицер, все время ходивший в этот клуб: высокий парень со светлыми усиками. Я часто видела его на улице, когда он приходил и уходил. Неразговорчивый, казалось, он все время что-то высматривает. Однажды, просто шутки ради, Лунита пригласила его погадать. Не взяла с него ни пенни, потому что было воскресенье. Через день-другой она уже работала на «MI-чего-то там».[30] Они ей не сказали, но, похоже, то, что она увидела в его картах, попало прямо в точку. Какой-то знаток в Уайтхолле пытался вычислить, каким будет следующий шаг Гитлера, и до него дошел слух о цыганке из Мургейта, раскидывающей карты. Они взяли и пригласили Луниту на ланч в «Савой». Сначала это была просто игра. Может, они хотели, чтобы прошел слух, будто они в таком отчаянии, что возлагают надежды на цыганку. Но опять то, что она говорила, было так близко к их самой секретной информации, что они не могли поверить своим ушам. Они никогда не слышали ничего подобного.
Сначала они подумали было, что она шпионка, и вызвали ученого из Блетчли-Парка,[31] чтобы он допросил ее. Не успел он войти в дверь, как она сказала, что ему повезло, что он жив: болезнь спасла ему жизнь. И это была правда. Он был назначен офицером связи к американцам, когда внезапный приступ аппендицита помешал ему принять участие в репетиции «Дня Д» — операции «Тигр»,[32] как она называлась. Дело было сделано плохо, сотни людей погибли. Все это замалчивалось, конечно же. В то время никто об этом не знал. Не стоит и говорить, что парень был поражен. Она прошла цветовой тест,[33] и через несколько дней мы уже жили в собственной роскошной квартире в Блумсбери.
— Должно быть, у нее выдающиеся способности, — сказала я.
Тело Порслин обмякло.
— Были выдающиеся, — тускло ответила она. — Она погибла через месяц. Ракета Фау-1 на улице рядом с министерством авиации. Шесть лет назад. В июне.
— Соболезную, — сказала я, и это было правдой. Наконец у нас появилось что-то общее, у Порслин и у меня, пусть даже это матери, погибшие слишком молодыми и оставившие нас расти в одиночестве.
Как я жаждала рассказать ей о Харриет, но почему-то не могла. Печаль в этой комнате принадлежала Порслин, и я почти сразу же поняла, что слишком эгоистично лишить ее этого.
Я начала собирать разбитое стекло от колбы, которую она уронила.
— Ой, — сказала она, — это должна делать я.
— Все в порядке, — успокоила ее я. — Я привыкла.
Одно из тех надуманных извинений, которые я презираю, но как я могла сказать ей правду: что я не хотела делить с кем-то сбор осколков?
Это скоротечное проявление моей женской сути? — подумала я.
Надеюсь, да… и в то же время нет.
Мы сидели на моей кровати, Порслин прислонилась спиной к изголовью, а я скрестила ноги в противоположном конце.
— Полагаю, ты захочешь навестить бабушку, — сказала я.
Порслин пожала плечами, и я подумала, что понимаю ее.
— Полиция еще не знает, что ты здесь. Мне кажется, нам лучше сказать им.
— Пожалуйста.
— Давай отложим это до утра, — предложила я. — Я слишком устала, чтобы думать.
И это была правда: мои веки словно налились свинцом. Я слишком измучилась, чтобы решать насущные проблемы. Самая большая из них — сохранить в тайне присутствие Порслин в доме. Последнее, что мне надо, — беспомощно наблюдать, как отец выставляет из дома внучку Фенеллы и Джонни Фаа.
Фенелла лежит в больнице в Хинли, и, насколько я знаю, она может уже быть мертва. Если я собираюсь докопаться до причин нападения на нее в Изгородях — и, полагаю, убийства Бруки Хейрвуда, — мне следует привлекать как можно меньше внимания.
Это лишь вопрос времени, когда инспектор Хьюитт заявится сюда выпытывать подробности того, как я нашла тело Бруки. Мне нужно время обдумать, какие факты я ему расскажу, а о каких умолчу. Или не умолчу?
Мысли крутились водоворотом. Хей-хо! — подумала я. Какая классная штука — мир Флавии де Люс.
Следующее, что я осознала, — то, что наступило утро и в окна льется солнечный свет.
13
Я перекатилась и моргнула. Я лежала, распростершись в изножье кровати, больно упираясь головой в спинку. В изголовье Порслин укуталась в мое одеяло, положила голову на мою подушку и дрыхла изо всех сил, словно какая-нибудь восточная принцесса.
На миг во мне начало подниматься раздражение, но, когда я вспомнила ее вчерашний рассказ, раздражение растаяло и превратилось в жалость.
Я бросила взгляд на часы и, к своему ужасу, увидела, что проспала. Я опоздала к завтраку. Отец настаивал, чтобы блюда приносили и уносили со стола с военной точностью.
Очень стараясь не разбудить Порслин, я быстро переоделась, пригладила волосы щеткой и прокралась вниз к завтраку.
Отец, как обычно, был погружен в свежий выпуск «Лондонского филателиста» и, похоже, едва ли заметил мой приход: верный знак, что на носу очередной филателистический аукцион. Если наше финансовое состояние столь прискорбно, как он утверждает, ему надо быть в курсе текущих цен. За едой он делал заметки на салфетке огрызком карандаша, мысленно уйдя в другой мир.
Когда я проскользнула на свое место, Фели воззрилась на меня холодным неподвижным взглядом, который отработала, наблюдая за королевой Мэри в новостях.
— У тебя прыщ на лице, — бесстрастно сказала я, наливая молоко в хлопья.
Она притворилась, что не слышит меня, но не прошло и минуты, как я была вознаграждена зрелищем, как ее рука автоматически поднялась к щеке и начала ощупывать ее. Все равно что наблюдать за тем, как краб медленно ползет по дну моря в цветных короткометражках в кино — в «Живом океане» или вроде того.
— Осторожно, Фели! — заметила я. — Он вот-вот лопнет.
Даффи подняла взгляд от книги — «Зеркала для Лондона и Англии», которую я присмотрела на празднике. Она сама ее купила, свинья!
Я взяла на заметку утащить ее попозже.
— Что имеется в виду, когда говорится, что копченая селедка без горчицы? — спросила я, указывая на книгу.
Даффи хваталась за любую возможность продемонстрировать свои обширные познания.
Я уже освежила в мозгу то, что знала о горчице, — прискорбно мало. Я знала, например, что она содержит, помимо прочего, олеиновые кислоты — эруковую, бегеновую и стеариновую. Я знала, что стеариновая кислота содержится в говяжьем и бараньем жире, потому что однажды подвергла жирное воскресное жаркое миссис Мюллет химическому анализу и обнаружила, что эруковая кислота получила название от греческого слова, обозначающего «рвать, блевать».
— Копченая селедка в XVI и XVII веках считалась блюдом для низших слоев общества, — ответила Даффи, одарив меня особенно испепеляющим взглядом на слове «низших».
Я глянула на отца, проверить, смотрит ли он на нас, но он не смотрел.
