стоят, гонцов пошли, что яз с главной силой своей на Коломну иду. Тобя же, матушку свою, владыку Геронтия, дьяков Федора Курицына и Василья Мамырева собя вместо оставляю. Нарядив все, яко тобе сказывал, приходи утре к моему раннему завтраку.
— Слушаю, государь, — проговорил, кланяясь, князь Иван Юрьевич и вышел.
Вскоре после ухода воеводы Патрикеева пришел к великому князю дьяк Курицын.
— По приказу твоему, государь, — сказал он, входя в покой.
— Садись, Федор Василич, за стол, — приветливо молвил великий князь. — Налей мне и собе по чарке фряжского. Утре в Коломну иду с полками своими.
— Худые вести, государь? — с тревогой спросил Курицын.
— Ахмат от Дона на Оку двинулся. Ну да, Бог даст, отгоним, не страшат меня татары. Полки наши конные не хуже их. Пешие же полки в обороне вельми крепки, а пушкари все сокрушат…
— Дай Бог победы тобе, государь! Доброе у нас войско, ты его сам таким сотворил. Какие же твои приказы будут?
— Князи Михайла Андреич да Иван Юрьич, матерь моя, владыка да ты с Васильем Мамыревым на Москве будете вместо меня. Какие у тобя вести о моих братьях?
— Более всего, государь, у них страху-то перед тобой, а король-то, кажись, большого добра в них не видит…
— Ладно, — перебил государь речь дьяка, — молю тобя, Федор Василич, внушай инокине Марфе: что-де великий-то князь, Ахмата прогнав, смертью накажет изменников, ежели не исправятся, не пойдут на татар под рукой великого князя. Пусть вызывает меня с Берега, печалуется предо мной за сынов своих, пусть молит и Геронтия, дабы он помог ей печалованием своим. Да и ты сам ведай, не пустые мои слова! За исправление пожалую, а за неисправление — казню. Токмо ныне никаких докончаний с братьями! Не до того мне. Пусть ведает матушка моя, что в угоду ей все сотворю, токмо бы вреда от сего Руси не было.
— Ведает она сие, государь, и мы все ведаем, у смертного одра родителя своего ты клятву ей дал, — подтвердил Курицын…
Он замолчал, дожидаясь, что скажет еще Иван Васильевич, но, не имея от него более вопросов, сказал:
— Разреши, государь, молвить о псковичах. Молят о помощи им. Немцы-то после ухода князя Ногтя- Оболенского слишком часто на их земли набегать зачали.
— Вот, может, братьев-то и пошлю на помощь Пскову, — раздумчиво произнес великий князь, но тотчас же поправился: — Не буду загадывать. Боюсь, от татар нельзя будет ни единого воя отвлечь. Ну, иди. Утре все вкупе при отъезде моем увидимся. Ну, а попы как?
— У многих иерархов, государь, зло против тя растет, — страх у них за вотчины свои и за земли монастырские. Особливо после Новагорода из-подо лба они на тобя смотрят…
Иван Васильевич рассмеялся.
— Скажи им при случае, — шутливо заметил он, — пошто маловеры боятся? Сказано ведь, ни един волос с главы не падет без воли Божией, а такие великие вотчины, яко монастырские, и подавно…
Едет Иван Васильевич с войском своим, а вокруг него зеленеют луга и поля хлебные, а просторы их охватывает зубчатое кольцо далеких лесов. Парит. Туча медленно ползет из-за леса, а в небе звенят жаворонки.
Знакомы места эти государю. Здесь он ехал когда-то с князем Юрием защищать Коломну от татар. Первую свою победу вспоминает он, когда сам в первый раз главным воеводой был, правил один всей битвой.
— Какая победа-то была! Какая радость великая, — шепчет он, улыбаясь.
Вспоминаются Юрьюшка, и воевода Басенок, и старый Илейка, который за воеводу его ругал, сдержав от неразумного гнева. И казалось Ивану Васильевичу, что едет он не только в Коломну, а и в глубь времен, едет к своей юности, которая уж далеко отошла. Юрьюшку видит он смелым, скорометливым воеводой, а потом ему бледное лицо померещилось Юрьюшкино и кровь у рта его. Будто сейчас вот он все видит, и вдруг злой стрелой вонзилось в сердце ему то, что на грозном розыске в Новгороде было, будто молнией связалось с последними словами Юрьюшки, которыми он словно каялся, а в чем, не сказывал…
— Так вот в чем каялся, — стоном вырвалось из уст государя, — прощения просил он перед смертью своей за измену!..
Но не хотел поверить в это Иван Васильевич.
— Думу с братьями, может, по неразумению своему в государствовании и думал, — быстро шепчет он пересохшими губами, — а против меня не пошел бы. Нет-нет, не пошел бы Юрьюшка, дай ему Господи Царство Небесное…
Прибыв в Коломну, Иван Васильевич застал там много гонцов: от сына, от князя Андрея меньшого и всех других воевод. Усталый с дороги, он на все доклады дворецкого Русалки отвечал:
— Буду обедать, потом спать, а проснусь — сперва гонцы от сына и брата, а за ними прочие. Чертежи ратные приготовь, где весь Берег начертан…
Через два часа государь проснулся. Первый гонец от великого князя Ивана Ивановича, ничего не докладывая, передал только небольшой свиток. Государь, сидя за столом, передал его дьяку Василию Далматову и, когда гонец вышел, приказал:
— Читай, а яз по чертежам буду следить.
Сын писал о расположении своих войск, указывал, как и где охраняются переправы, где расставлены пушки, где засады, какие заставы и дозоры его и соседних воевод с левой и с правой стороны.
— Добре, добре, — покрякивая, хвалил государь, — сын-то мне князя Юрья напоминает: смел и скорометлив. В дядю из него воевода выходит…
Такие же краткие грамотки прислали и князь Андрей меньшой и другие воеводы. Слушая все эти доклады о положении дел на Береге и следя в то же время по карте, более часа просидел за столом Иван Васильевич, потом встал, потянулся всем телом и молвил дворецкому:
— Зови всех гонцов.
Вошли все девять человек, которые привезли доклады воевод, и, поклонившись, стали ждать приказаний.
— Каждый передай своему воеводе, что яз скажу сей часец всем воеводам зараз: «Все добре содеяно, токмо дозоры далее выставлять, лазутчиков чаще посылать и вести друг другу, от соседа к соседу, передавать, также ко мне пересылать. Буде же татары на кого нападут у переправ, ближний сосед с левой руки подмогу даст, и пополнять его будет тоже сосед с левой руки, и так до Коломны, где яз стою с великой силой. Также деяти и великому князю Ивану Иванычу — ему тоже подмогу давать, токмо с правой его руки, от Серпухова. Сие к тому ведет, воеводы, что подмога всегда у вас рядом будет. Не пустим на Москву мы татар, воеводы! Будьте здравы, и помогай вам Бог! Вести чаще мне пересылайте…»
Весь июль Иван Васильевич провел в Коломне. За это время татары посылали только разведчиков к Берегу, а сами, разорив и сжегши Венев, стали станом на берегу Осетра, в шестидесяти верстах от Каширы. Передовые их отряды то и дело появлялись в разных местах на правом берегу Оки.
Поведение татар обнаруживало нерешительность и неуверенность. Видимо, они еще не были связаны с главным своим союзником, королем Казимиром, и, не зная его умыслов, хотели выиграть время для связи медленным передвижением…
Иван Васильевич усмехался и говорил воеводам своим:
— Уж не смеет Ахмат идти на нас един! А то, что медлит он, то ему хуже: лето уходит, а зима близится… Во время этого стояния татарского присылала старая княгиня Ивану Васильевичу две грамотки в разное время, печалуясь о молодших братьях его, дабы он их пожаловал, принял бы послов их с челобитной. Но великий князь отказывал…
В середине августа у Ивана Васильевича был духовник его, архиепископ Вассиан ростовский. Печаловался владыка перед государем от себя и от старой княгини о младших братьях, просил о прощении их и пожаловании.
— Как же мне их жаловать, — спрашивал великий князь, — когда измену творят?
Но Вассиан настаивал, много говоря от Писания и от проповеди святых отцов. Наконец Иван Васильевич, якобы убежденный духовником своим, молвил:
