немецкого да меду сладкого подать вели и холодных закусок и заедок разных. Да пока никого, опричь вестников, не допущать. Иди с Богом, Саввушка тобе в помочь будет. Пошли-ка его за Димитрием Володимирычем да за князем Семеном Борисычем Бороздиным, дабы вместе борзо пришли.
Дворецкий ушел, но вскоре вернулся и доложил государю:
— Боярин-то Ховрин здесь, в хоромах твоих, по делам своим, а Саввушка токмо за князем Бороздиным погнал верхом в хоромы его. Вборзе с князем сюды воротится.
— Добре, — сказал великий князь. — Вели уж меды да пиво подать на стол.
Когда подавали слуги напитки, пришел Ховрин, а немного погодя кто-то торопливо постучал в дверь, и Саввушка, наполовину отворив ее, впустил князя Бороздина.
— Добрый день, государь, — сказал князь, кланяясь государю и всем прочим. — По зову твоему.
— Добре. Садись за стол. Дело у меня есть до тобя, княже.
— Слушаю. Приказывай.
— Надобно к хану крымскому Менглы-Гирею борзо отъехать. Да ты садись за стол-то. Подорожников вместе выпьем. Дело-то в том, что дьяк наш Федор Василич благополучно воротился на Москву тщанием и заботами хана Менглы-Гирея. Немало и казны исхарчил хан-то, когда просил турских пашей печаловаться перед султаном за Федора Василича.
— А сколь исхарчил-то? — спросил Ховрин. — У турок запрос всегда велик.
— За Федора Василича никакой запрос нам не велик, — проговорил великий князь, — торговаться не будем. Ты, Димитрий Володимирыч, спроси у Федора Василича, сколь хан-то просит, и отпусти золотом Семену Борисычу, а он Менглы-Гирею деньги с моей грамотой передаст.
Обратясь к дьяку Майко, государь продолжал: — А ты, Андрей Федорыч, так хану напиши:
«Благодарю, брат мой, за твою мне великую услугу и возмещаю протори твои. И впредь так же за все послуги твои сторицею жаловать буду. Брат твой, великий князь Иван».
Вошел дворецкий с татарином и молвил:
— От царевича Данияра. Вестник, Разумеет по-русски.
— Будь здрав, государь! — падая ниц, воскликнул вестник.
— Встань и повестуй.
Татарин вскочил и, поклонившись три раза по-восточному, сказал:
— Царевич Данияр, да хранит его Аллах, повестует: «Светлый государь мой! Прошу твоей милости, лекарь государыни твоей, Антон-немец, дал больному сыну моему Каракуче зелья, после которого напали на него лютые корчи и вборзе он в непереносных муках преставился. Яз поимал злодея лекаря и заковал. Прошу твоей милости».
Иван Иванович побледнел, а Иван Васильевич грозно сдвинул брови и сурово сказал вестнику:
— Передай царевичу мой ответ: «Выдаю немца головой на всю твою волю, царевич Данияр, друг и брат мой любимый».
Никто ничего не возразил против решения государя, но все были взволнованы.
Вестник ушел и вскоре возвратился снова с ответом царевича:
— «Целую руки твои, великий государь. Да благословит тобя Аллах, утолил ты боль души моей и сердца…»
А через час сообщил государям дворецкий, что царевич Данияр своими руками, как овцу, зарезал ножом под мостом на Яузе лекаря-немца.
Вскоре через дворецкого Петра Васильевича пришли новые вести, что казнь эта всполошила всех иноземцев.
— Сам маэстро Альберти собирается тайно бежать из Москвы, — добавил он.
Иван Васильевич грозно сверкнул глазами и крикнул:
— Взять немедля маэстро Альберти за приставы, но держать в его же хоромах вместе со всем семейством.
Когда церковные звоны отзвонили двенадцать евангелий, по всем кремлевским и посадским улицам потянулся народ из каждой церкви, сверкая трепещущими огоньками свечей. Ночь была тихая и теплая. Иван Васильевич, выйдя из храма Михаила-архангела на паперть, радостно вдохнул полной грудью влажный весенний воздух и долго стоял молча, следя за мелькающими вдоль улиц огоньками.
— Весна, — тихо шепнул он и тотчас же подумал, что скоро будут разливаться реки, что надо торопиться с походом на Казань.
По привычке он оглянулся и увидел на обычном месте возле себя Саввушку.
— Саввушка, — сказал он вполголоса, — сбегай-ка к Иван Юрьичу, скажи: зашел бы ко мне утре после раннего завтрака да прихватил бы с собой чертежи казанских ратных дел.
На другой день, после раннего завтрака, хотя и играл государь с сыном в любимые ими шахматы, все же нетерпеливо поджидал он прихода князя Патрикеева.
— Батюшка, — воскликнул Иван Иванович, — пошто царя своего ты под удар ставишь?
Иван Васильевич рассмеялся.
— Помнилось мне, что сие — царь казанский, Алегам.
Засмеялся и Иван Иванович:
— Истинно, сего царя давно под удар надо ставить. Сей раз, в войну с Тверью, как и прошлый раз, в войну твою с Новымгородом, казанские собаки нам пятки грызли.
Иван Васильевич нахмурил брови и молвил:
— Вот пошлю яз на собак-то судовую и конную рати. Жду Ивана Юрьича с чертежами ратными, по которым втроем думу думать будем, как с татарами в шахи играть.
Дверь отворилась, и вошел с дворецким князь Патрикеев.
— Будьте здравы, государи! Брат дорогой, пришел яз по зову твоему.
Иван Васильевич приказал дворецкому:
— Поставь коло нас мой малый стол.
Дворецкий со слугами передвинул стол ближе к окну, а Иван Юрьевич разложил на нем свои бумаги.
— Здесь, — сказал он, — отмечены рубежи Казанского царства, Ока, Волга, Кама и самый град Казань с его стенами.
— Добре все изделано, — похвалил Иван Васильевич.
Иван Иванович подошел ближе к столу и спросил:
— Дядя Иван Юрьич, вижу, мыслишь ты поход начинать из-за Новагорода-Нижнего, старого.
— Верно. Для конницы там переправы удобные, да и судовой рати плыть вниз по течению. Все сие помогает согласному походу судов и конников для поддержки друг друга, и харч для конницы по воде сподручней везти.
— А воеводами-то у тобя кто будет? — спросил Иван Васильевич.
— В большом полку, государь, — князь Данила Холмский да князь Осаф Дорогобужский. В правой руке — князь Александр Оболенский да Иван Борисыч Захарьин. В передовом полку — зять мой, князь Семен Хрипун да родной брат его, Федор Ряполовский. В левой руке — князь Семен Ярославский да князь Василий Хованский-Лущиха.
— Ишь каких орлов набрал! — засмеялся Иван Васильевич. — Крепкий и верный все народ-то. Не забудь токмо захватить с собой из Вологды Махмет-Эминя, дабы, согнав Алегама, сделать Эминя царем казанским на всей нашей воле. И воевод с дьяком нашим при царе в Казани оставь, дабы оброк и пошлины наши собирали. Сие все пусть зять твой наладит, есть у него ратная и дьяческая хитрость. Алегама же с семьей в Москву привезите и за приставы посадите на дворе у князя Пенько-Ярославского, у Данилы Лександрыча.
— Словом, — весело сказал Иван Иванович, — изделай все, дабы Казань послушным улусом нам стала.
— Когда выступать-то будешь, Иван Юрьич? Посчитай и время на заезд в Вологду, — сказал великий князь.
— Мыслю, государь, ежели заезжать в Вологду, надобно дня три накинуть, сиречь ранее одиннадцатого апреля выступить в поход не успеем.
— Ну и добре, Иван Юрьич, — сказал государь, — токмо наряди строго гон для вестников. Иди. Бог
