начинается Триумфальная дорога. Все знали, что по этому пути должна была выехать греческая царевна Зоя Палеолог, невеста могучего государя московского Иоанна.
Огромный поезд более чем из ста подвод растянулся на несколько кварталов. Трудно было определить число едущих, ибо царевна разрешила многим итальянским и греческим мастерам, завербованным Фрязиным по приказу государя, присоединиться к ее поезду.
Если считать всех коней, то вместе с конями московского посольства и его стражи их было более ста пятидесяти.
Русские послы ехали позади кареты царевны, охраняемой уже русской конной стражей. Впереди царевны ехал со своей духовной свитой архиепископ Антонио Бонумбре, а перед ним везли высокий латинский крест.
До выезда из ворот Рима поезд сопровождала конная папская гвардия, сдерживая шумную и жадно любопытную римскую толпу. Крики приветствий и непрерывный шум оглушали и утомляли русских. Особенно шумели женщины — их высокие, звонкие голоса трескучими скороговорками непрерывно наполняли воздух.
— Ишь ведь, как орут, стервы! — закричал Беззубцев, наклоняясь к едущему рядом Шубину. — Крику тут боле, чем у нас на торге пред праздником!
Шубин ничего не расслышал, но, догадавшись, о чем речь, только досадливо махнул рукой.
Неожиданно набежали тучки и заморосил дождь. Настроение в толпе резко изменилось: итальянцы начали быстро расходиться, заспешили домой. Шум и крики сразу стали стихать.
— Трамонтана! — недовольно воскликнул Иван Фрязин и стал отвязывать от седла свой дорожный мешок.
— Опять с дожжом к жениху едет царевна-то, — сказал дьяк Мамырев, доставая кафтан. — Счастье ей.
— Ей-то счастье, — сурово ответил Беззубцев, — токмо государю-то будет ли от нее счастье.
Глава 10
Между востоком и западом
В тот же год, июня двадцать шестого, когда Зоя Палеолог торжественно въезжала в город Сиену, на Москву прибыли вестники из Перми Великой от воеводы князя Федора Пестрого.
Вестником был Леваш-Некрасов, давно уж знакомый государю помещик из ближнего Подмосковья.
— Трофим Гаврилыч! — радостно встретил государь вестника, видя по лицу его, что вести добрые. — Сказывай!
Леваш, помолясь, низко поклонился великому князю.
— Да хранит Бог тя, государь, на многие лета, — сказал он с чувством и, вновь поклонясь, продолжал: — Князь Федор Давыдыч повестует: «Благослови Господь тя, государь! По воле твоей пригнали мы на конях в Пермскую землю к устью Черной реки на Фоминой седмице, в четверток. Оттуда же, коней на плоты поставив, приплыли под градец Анфаловский.[57] Тут сошли с плотов, и погнал яз на конях на Верхнюю землю, к городку Искору, а Гаврилу Нелидова отпустил на Нижнюю землю, на Урос, на Чердынь-реку да на Почку-реку, на пермского князя Михайлу. Сам же яз, когда шел к городку Искору, то от него недалеко встретил рать пермичей на реке Колве. И был бой меж нами, побил их яз и поимал воеводу их Качаима. Отсель дале пошел к самому Искору и взял его, а воевод поимал Бурмета да Мичкина, а Зынар сам ко мне по охранной грамоте пришел. Взял и пожег яз еще многие иные градки пермяцкие. Потом с полоном пошел яз на устье Почки-реки, которая в Колву впадает. Тут встретил рать Гаврилы Нелидова с полоном. Срубили мы городок крепкий, Почкой назвав, и силою ратной привели всю ту землю до тобя, государь. Отсюда же шлю тобе с Леваш-Некрасовым из полона нашего князя Михайлу, воевод Бурмета, да Мичкина, да Качаима, и все, что имал у них, — шешнадцать сороков соболей да шубу соболью, пятнадцать поставов ипского сукна, да три панциря, да шлем, да две сабли булатные».
Вестник поклонился государю и добавил:
— Все сие, государь, во вьюках на дворе у тобя, а князь и воеводы за стражей твоей…
— А что князь Федор далее мыслит деять? — спросил Иван Васильевич.
— Чаю, государь, седьмицы через полторы вслед за мной на Москву будет, в городке же Почке застава с Гаврилой Нелидовым оставлена…
— Добре, Гаврилыч, добре все содеяно, — весело молвил великий князь и, обратясь к дворецкому, продолжал:
— Ты же, Данила Костянтиныч, угостье дай вестнику-то, да и князя с воеводами не забудь. Сыми железы с пленников, помести по достоинству в избе просторной и корм давай добрый, по достоинству, токмо стража пусть будет крепкая…
Того же лета, ближе к Кузьме-Демьяну, что первого июля празднуют, слухи пошли: Большая Орда-де опять зашевелилась: царь Ахмат по зову короля польского и князя литовского Казимира войска свои собирает.
— Есть ли о сем вести от наших дозоров из Дикого Поля? — спросил Иван Васильевич у дьяка Курицына. — Есть ли вести и от Даниара-царевича?
— Нет, государь, — ответил Курицын, — вестей настоящих нет, токмо слухи разные ползут.
Иван Васильевич задумался, нахмурив брови.
— Береженого Бог бережет, — тихо молвил он наконец. — Чаю, Федор Давыдыч, из Перми придя, отдохнул уж. Пусть он утре же в Коломну гонит, а оттуда с коломичами на реку Оку идет переправы стеречь. Июля же второго, мыслю, со многими людьми князя Данилу Холмского и князя Ивана Стригу послать к Берегу, а потом и братию свою тоже к Берегу с полками ихними отослать. Матерь же свою с княжичем Иваном вместе — в Ростов Великий. Сам яз у Коломны буду Москву боронить…
Хотя государь говорил обо всем спокойно, но было заметно, что руки его слегка дрожат, а голос стал хриплым. Он прерывисто вздохнул и, обратясь к дворецкому, добавил:
— Покличь-ка ко мне князя Юрья, он сей часец у государыни-матушки. Ты же, Федор Василич, при думе нашей будь тут, и твое слово годно будет.
Иван Васильевич опять замолчал, хмуря брови, и вдруг тихо произнес в раздумье:
— Даниара-то яз при собе оставлю вместе с главным полком. Верней многих он…
Государь еще что-то хотел сказать, но вошел князь Юрий и сразу спросил с тревогой:
— Вести плохие, Иване?
— Слухи токмо, — ответил Иван Васильевич, — но яз не хочу ждать, когда гром грянет. После-то крестись не крестись — не поможет…
Началась долгая и подробная беседа о военных делах, об обороне Москвы на берегах Оки со стороны Дикого Поля, через которое испокон веков все ордынские пути на Русь пролегают. Смотрели карты с указанием бродов и переправ на Оке, думали о разных обходах, но точно ничего не знали, ибо от дозоров никаких вестей не было. Слухи же, что было странно, шли не из степей татарских, а из Литвы.
— Полагаю, — сказал великий князь, — замысел ратный есть у Казимира, не зря Кирей Кривой, бежавший от нас, послом от короля в Орду ездил, зло нам уготовал.
— Сие возможно, — живо подхватил дьяк Курицын, — и слух литовский, мыслю, из Новагорода к нам идет…
Иван Васильевич заметил, что на лице брата на миг мелькнула тревога. Это удивило государя, но он ничего не сказал, подумав, что Юрий боится нападения новгородцев…
Прошло тринадцать дней с тех пор, как Иван Васильевич совещался с Курицыным и князем Юрием о возможном набеге Ахмата. За это время полки московские и полки братьев государя под началом князя Юрия Васильевича заняли по всему протяжению Оки те места, кои им указаны были самим государем. Великая княгиня Марья Ярославна вместе со внуком своим была уже в Ростове Великом, а от Ахмата все еще не приходило из Степи никаких достоверных вестей. Немало беспокоило великого князя и то, что молчал Хозя Кокос, через которого он переслал челобитную грамоту крымскому хану. При этой грамоте было
