пятого года рождения.
— Если врете, потом раскаетесь, — предупредил майор. — Всякая, даже малейшая ложь обернется против вас.
Брызгалов поглядел на нас, снова уставился в пол и стал покусывать ногти.
Я внимательно смотрел на него и решил, что этот субъект не из храбрых. Это было написано на его вялом, тусклом лице. Да и взгляд…
В бледных голубых глазах Брызгалова за внешним тупым безразличием я угадал страх, неодолимый страх, свойственный большинству предателей. Этот заговорит начистоту.
— Фамилия? — все так же тихо повторил Коваленко.
Парашютист молчал. Правой рукой он нервно водил по подбородку.
— Думайте побыстрее, чтобы не жалеть после, что долго думали, — сказал Коваленко.
Но парашютист по-прежнему молчал, безразлично глядя под ноги майора. Видимо, он решал, какой тактики ему надо держаться.
— Ну?.. — напомнил Коваленко. — Назовите вашу настоящую фамилию.
Брызгалов судорожно вздохнул, помял кадык и с усилием произнес:
— Ладно. Я скажу правду…
Оказалось, что Брызгалов — это его последняя фамилия. За свою жизнь он сменил их так много, что затрудняется вспомнить и назвать все. Он был вором-рецидивистом, много раз подвергался аресту, три раза судился и отбыл в общей сложности шесть лет наказания. Бежал из места заключения. В последнее время был участником крупной банды железнодорожных грабителей и связанных с ними спекулянтов. На товарных станциях и в пути следования вскрывали запломбированные вагоны и расхищали грузы. «Были крупные дела, не без гордости сообщил он. — В Минске два вагона обуви и мануфактуры вывезли…» В сорок первом году ограбил и убил железнодорожного кассира-артельщика. Поймали. Приговорили к высшей мере — расстрелу. Это произошло 18 июня в Бресте, за четыре дня до начала войны.
Брызгалов подал ходатайство о помиловании. Началась война. Брызгалова в арестантском вагоне отправили на восток. Под Минском поезд попал под бомбы, вагон разнесло в щепы. Из заключенных уцелели немногие, в том числе и Брызгалов. Пользуясь ночной темнотой и паникой, он бежал, укрылся в какой-то деревне и дождался прихода гитлеровцев. Он явился к германскому офицеру — командиру танковой части, рассказал о себе и предложил свои услуги. Тот направил его в какой-то штаб. Гитлеровцы хорошенько допросили его, направили на подготовку и теперь, через год, выбросили с парашютом на советскую территорию с заданием собирать разведывательные данные в прифронтовой полосе. Приказано ему осесть в районном городке Бутове и ждать агента-посыльного.
— И все? — не скрывая усмешки, спросил Коваленко.
Фашисты иногда практиковали заброску парашютистов на нашу территорию с подобными заданиями, и изложенная Брызгаловым версия звучала более или менее правдоподобно. Скорее — менее…
— Зачем же вас выбросили так далеко от фронта? — спросил я. — Да еще в гражданской одежде? И с командировочным направлением на Урал.
Брызгалов неопределенно пожал плечами:
— Ошиблись, видать.
— Вы прыгнули, когда бомбили город?
— Да.
— А какие дела вас ожидали на Урале? — поинтересовался Коваленко.
Брызгалов оскалил в усмешке большие желтоватые зубы:
— Я туда и не собирался. Удостоверение это так, для отвода глаз, на всякий случай.
— А пятьдесят пять тысяч?
— Ну, это на расходы.
— Так много?
— Наших денег они не жалеют.
— Та-ак… — протянул Коваленко и вдруг резко скомандовал: Раздевайтесь!
В глазах предателя мелькнул страх. Он покачнулся, как от удара, и дрожащим голосом переспросил:
— Раздеваться? Сейчас?
— Сейчас и поживее! — приказал Коваленко.
Он встал из-за стола и направился к Брызгалову.
Предатель вскочил на ноги. Табуретка упала.
Несколько секунд Брызгалов и майор пристально глядели друг другу в глаза. Затем Брызгалов медленно стянул с себя пиджак. Коваленко, глядя в лицо предателя, передал пиджак мне.
— Дальше… — сказал он.
— Совсем… раздеваться? — спросил Брызгалов.
— Да, — ответил Коваленко. — Догола.
Предатель расшнуровал ботинки, разулся, снял одежду и сел, обхватив бледными руками голые плечи.
Я занялся обследованием пиджака: осмотрел карманы, в которых ничего уже не было, и принялся прощупывать подкладку.
Тогда Брызгалов вдруг скороговоркой выпалил:
— Я всё скажу, граждане начальники. Всё, всё! Один черт! Запутался…
— А мы и не сомневались, что вы всё скажете, — очень спокойно отозвался Коваленко, осматривая брюки. — Куда же вам деваться?
— Правильно, гражданин майор! — подобострастно подтвердил Брызгалов. Всё, всё скажу.
Вооружившись перочинным ножом, я вспорол борт пиджака и извлек из-под подкладки кусочек жестковатой бумаги, обернутый лоскутком бязи.
— Так… — проговорил Коваленко, — Интересно. Ну-ка, посмотрим…
Это была часть фотокарточки молодой женщины, обрезанная по ломаной линии.
Брызгалов не сводил глаз с майора. От сильного волнения на лбу у него выступили росинки пота.
— Ну?.. — обратился к нему Коваленко.
Брызгалов шумно выпустил из груди воздух и, облизнув сухие губы, сказал:
— Влип!
— Дальше? — потребовал Коваленко, заканчивая осмотр одежды.
— Фотокарточка — это пароль, — проговорил Брызгалов. — Вещественный пароль. Теперь я расскажу все по порядку.
— Одевайтесь, — разрешил Коваленко.
Брызгалов медленно оделся, обулся и, бросив взгляд на стол, где лежали отобранные у него вещи, попросил разрешения закурить.
Коваленко взял щепотку махорки, листок бумаги из своего портсигара и передал предателю.
— Фотокарточку, эту половинку, надо показать Саврасову. У него вторая половичка. Сложенные вместе, они должны составить целую фотографию.
— Кто такой Саврасов?
— Инженер.
— Где он?
Брызгалов назвал один из уральских городов.
— Кто вас послал к нему?
— Гауптман… Капитан Гюберт.
Далее выяснилось, что после побега из арестантского вагона Брызгалов попал из танковой части не в штаб дивизии, а в разведывательную организацию гитлеровцев и что его подготовкой занимался некий капитан Гюберт.
Брызгалову было приказано побыстрее проникнуть на Урал, отыскать инженера Саврасова, сказать ему три слова: «Шифр 17 апреля», получить информацию и вернуться обратно к капитану Гюберту. Для этого ему и выдано было служебное удостоверение, паспорт и командировочное предписание на имя агента
