с ним свяжется.
Все же обстановка боя была неясной. Почему со стороны противника кричат «ура»? Неужели немцы послали вперед предателей? Ни я, ни оставшийся — со мной Лукин ничего понять не могли.
Наконец все прояснилось.
Командиром поддежурного взвода, который пошел со Стеховым, был Борис Крутиков. Применяясь к местности, прячась за деревьями и пнями, наши товарищи близко подобрались к противнику. Вдруг совершенно отчетливо Крутиков услышал:
— Ты что же, Борис, в своих стреляешь?
Кричал ему женский голос со стороны наступавших.
Крутиков присмотрелся и чуть не обмер. В «противнице» он узнал свою соученицу, с которой когда- то в киевской школе сидел за одной партой. Они бросились друг другу в объятия.
А рядом события развертывались так.
Приблизившись к дороге, где противник готовил к бою артиллерию, Базанов, чтобы нагнать на врага панику, громко скомандовал:
— Батальон! Первая рота — вправо, третья — влево, вторая — за мной!
Тут к нему подбегает незнакомый человек:
— Да наш батальон уже развернулся!
— Какой батальон?
— Второй батальон Ковпака!
Стрельба прекратилась, началось «братание»: на нас «наступали» ковпаковцы.
С Сергеем Трофимовичем Стеховым мы пошли к Ковпаку. И если первая наша встреча, в феврале, была очень теплой, очень дружеской, то эту встречу с Сидором Артемовичем мы в шутку назвали «горячей».
Ковпаковцы шли сейчас на Карпаты. Они были крепко вооружены, хорошо одеты и обуты. Неожиданность их появления в наших новых краях объяснялась тем, что двигались они быстро, последний их переход превышал пятьдесят километров. Ни наша разведка, ни тем паче местные жители не могли предупредить нас об их приближении. А за немцев их приняли потому, что конники-ковпаковцы почти сплошь были одеты в трофейное немецкое обмундирование.
Несколько дней простояли ковпаковцы неподалеку от нашего лагеря, и каждый день то Ковпак с Рудневым приходили к нам в гости, то мы ходили к ним.
— Покажите нам вашего «немца», — вспомнил о Кузнецове Сидор Артемович.
Назавтра Ковпак и Руднев были у нас, и я представил им только что возвратившегося из Ровно нашего «немца» — Николая Ивановича Кузнецова.
— О це дило — то дило, — говорил Ковпак, слушая рассказы Кузнецова о своей работе в самой гуще гитлеровцев.
За столом Сидора Артемовича удивила колбаса, которой мы угощали гостей. Тут и московская, и краковская, и чайная, тут и сосиски, и окорока.
— Откуда така добра ковбаса?
— Сами делаем, Сидор Артемович.
У нас к тому времени действительно наладилось производство колбасы, но не ради роскоши или прихоти мы занялись этим делом. Разведчики уходили из отряда на неделю или две. Несколько человек постоянно дежурили на «маяках». Им надо было питаться, а заходить в села за продуктами не разрешалось. Что можно было им дать с собой, кроме хлеба? Вареное мясо быстро портилось, и люди жили впроголодь. Производство колбасы явилось блестящим выходом из положения. Нашлись у нас такие специалисты- колбасники, что любая фабрика позавидует. Все это я и рассказал Сидору Артемовичу.
Часа через два, когда мы еще сидели за столом, появилась целая группа ковпаковцев.
— Товарищ командир Герой Советского Союза! — обратился один из них к Ковпаку. — Разрешите обратиться к полковнику Медведеву?
— Разрешаю, — ответил Ковпак.
— Товарищ полковник, мы прибыли к вам с просьбой обучить нас делать колбасу.
Оказывается, пока мы сидели и закусывали, Сидор Артемович послал связного с запиской к своему начальнику хозяйства, чтобы тот выделил людей для обучения их колбасному искусству.
…Соединение Ковпака ушло дальше по своему маршруту.
Перед его уходом мы выработали специальный код и условились о расписании для радиосвязи и позывных, чтобы взаимно информировать друг друга о наиболее важном, что могло помочь обоим отрядам.
ВОЛОДЯ
На небольшой, тихой ровенской улице в маленькой конурке помещалась часовая мастерская. Вывеска «Починка часов всех систем» была больше окошка, около которого работал мастер, по фамилии Дикий. В этой мастерской была наша явка. Пользовались этой явкой Михаил Макарович Шевчук и три других наших партизана.
Однажды Дикий заметил, что мимо окна, внимательно вглядываясь, несколько раз прошел мальчик лет одиннадцати-двенадцати.
На другой день к Дикому зашел Шевчук. Он подал в окошко свой часы, тихонько что-то сказал и, взяв обратно часы, ушел. Но тут же Дикий на противоположной стороне улицы вновь заметил того же мальчика.
«Тут что-то неладное», — подумал часовщик.
Прошел час, другой. Мальчик вдруг появился у окна и, просунув голову, спросил:
— Дяденька! Вы не знаете, где мне найти партизан?
— Да что ты, угорел, что ли? Каких тебе партизан?
Большие черные чистые глаза мальчика стали сразу испуганными. Но от часовщика он все же не отошел.
— Я думал почему-то, что вы знаете. Может, вы кого-нибудь знаете, кто знает партизан?
— Знаете… Знает… Да откуда мне знать!
— Ну ладно, — сказал мальчик и отошел.
Но Дикий заинтересовался мальчиком. Выйдя из мастерской, он крикнул ему вдогонку:
— Мальчик, а мальчик, вернись-ка!
Тот снова подбежал к окошку.
— Заходи ко мне.
Мальчик вошел в мастерскую.
— Тебе зачем партизаны?
— Этого я не имею права говорить, могу сказать только командиру партизанского отряда Медведеву.
— Вон ты какой! Ну, посиди немного.
Дикий знал, что скоро должен прийти наш разведчик Лисейкин с бумагой от Шевчука. Вскоре Лисейкин действительно появился у окошка и передал донесение.
— Тут вот хлопец у меня. Возьми-ка его с собой и там разберись поосторожней.
На вопрос Лисейкина мальчик объяснил, что его послали в отряд Медведева из партизанского отряда имени Ленина, который находится под Винницей.
— Только больше я ничего не скажу, — решительно заявил посланец.
— Как же тебя зовут?
— Володя.
Лисейкин взял Володю с собой. Дикий только что передал ему распоряжение Шевчука явиться по
