нетерпимостью и тиранией. В конце концов победа оставалась за теми силами, которые традиционно защищали порядок и привилегии мастеров.
В это же время стали развиваться два присущих пролетариату зла – бродяжничество и нищенство. Целые толпы недовольных своей жизнью рабочих перебирались из одной страны в другую в поисках заработка. Именно так 20 тысяч рабочих из Нормандии во время Столетней войны эмигрировали в Бретань, другие нормандские рабочие добрались даже до Германии, множество фламандских рабочих пересекало Ла-Манш или Рейн, а немецкие рабочие расходились по Италии, Франции и Англии. В это же время преобразования в промышленности и становившаяся все сильнее, как ни мешали этому правила гильдий, конкуренция со стороны женщин и сельских жителей, которых предпочитали нанимать крупные предприниматели, а также иностранцев, стали причинами кризисов занятости – длительных периодов безработицы, породившей нищенство среди пролетариата. Толпы оставшихся без работы рабочих и других несчастных бедняков наполняли беднейшие кварталы и предместья городов в таком огромном количестве, что во Флоренции было 22 тысячи нищих, или же шли из города в город, прося милостыню. Во Франции их называли
Так в средневековую жизнь в ее завершающие годы прокрались две силы, нарушившие ее равновесие, – капитализм вверху и пауперизм внизу; к счастью, область их действия еще была ограниченна. Основная часть промышленных и коммерческих слоев общества, за исключением капиталистической буржуазии, с одной стороны, и пролетариата, с другой, жили в условиях более близких к достатку, чем к бедности, – по меньшей мере, в тех странах, которые не страдали от войны или других кризисов. У представителей средней и мелкой буржуазии часто были небольшие состояния. Организация мелкой промышленности всегда способствовала стабильности и гарантировала большинству ремесленников и мелких мастеров некоторый достаток. Даже рабочие при таком строе продолжали получать пользу от правил, которые защищали их от конкуренции, обеспечивали им право на труд и оберегали от переутомления.
Более того, рабочие получили выгоду от всеобщего повышения зарплат – в результате нехватки рабочих рук после великих эпидемий, – которому были бессильны помешать все указы правительства. В Италии и Испании новые зарплаты имели размер от двух до трех прежних. Средняя дневная зарплата итальянского рабочего увеличилась от 0,41 до 1,54 франка. Власти Франции указом от 1350 г. безуспешно попытались ограничить повышение зарплаты третьей частью ее прежней величины и ограничить дневную зарплату строителей пределами от 16 до 32 денье, в зависимости от времени года – зимы или лета. Этот указ был таким неудачным, что в Пуатье плотники, которые в 1349 г. зарабатывали 2 су, стали в 1422 г. получать 5 су, в 1462 г. 6 су, а в Париже строитель в 1450 г. получал эквивалент 4,6 франка – столько же, сколько наемный рабочий из того же союза зарабатывал в середине XIX в. В Англии рабочие этой же профессии зарабатывали в день 6 вместо 3 денье, а другие получали 5,5 вместо 3,5 денье. Торольд Роджерс утверждает, что реальная зарплата английского рабочего тогда была вдвое больше, чем в XII или XVII в. В Германии зарплаты в некоторых группах профессий в течение XV в. поднялись с 13 до 25 денье, а лодочник на Рейне зарабатывал в день целый флорин. В Вестфалии и Эльзасе номинальная и реальная зарплата стали равны, то есть работнику в точности хватало его зарплаты, чтобы оплатить расходы на жизнь.
Для мастеров и рабочих мелкой промышленности в большинстве стран материальные условия жизни остались по меньшей мере комфортными. В Италии, Нидерландах и Германии они даже были очень благоприятными: эти страны быстро преодолевали последствия кризиса населения и экономически были более процветающими, чем другие области Запада. Как и в предыдущий период, наемные рабочие крупной промышленности жили в нищете, в лачугах и предместьях городов, мастера и подмастерья мелкой торговли и промышленности были достаточно обеспеченными людьми, и главная составная часть достатка – пища – у них, видимо, имелась если не в изобилии, то в большом количестве, в особенности это касается Рейнланда, Фландрии и Англии. Во Франкфурте в XV в. потребление мяса достигало величины от 125 до 150 килограммов на человека в год – столько же, сколько в начале XIX в. Один тогдашний путешественник отметил, что в Нидерландах и Англии «от излишней еды и излишнего питья умирает больше людей, чем от мук голода». В городах никогда не было большего количества праздников и кабачков, большего пыла в азартных играх и большей моральной распущенности; во Флоренции и в Венеции было от 12 до 14 тысяч проституток. Никогда городское население не было и более легким на подъем, более готовым к солидарности и благотворительности, более склонным радушно принимать новые идеи, которые скрытно распространялись среди масс в облике религиозной реформы. И никогда оно не осознавало так ясно свои права и не действовало с такой дерзостью ума и силой характера, когда желало отстоять эти права и добиться победы.
Последний из Средних веков – это в первую очередь и главным образом век великих городских революций. Хотя в предыдущем периоде под давлением рабочих общественный строй в городах Запада, как правило, претерпел изменения, сделавшие его более демократичным, народ по-прежнему далеко не был господствующим элементом городского населения. Иногда – как было в Германии – патрициату удалось сохранить часть своей власти; иногда – например, во Фландрии – демократия рабочих должна была разделить власть с буржуазией; иногда – например, во Франции – буржуазный слой чиновников и купцов или мастеров главных ремесел становился правящим слоем в городе; иногда – как было в Чехии – должности чиновников в городах забирали в свои руки представители среднего класса не местного происхождения (то есть немцы. –
Низшие классы желали воспользоваться широкими привилегиями, которые имели органы городской власти, облегчить себе бремя налогов и военных повинностей, которые буржуазия предпочитала взваливать на их плечи, а не нести сама, и помешать капиталистам и буржуа изменять условия труда по собственному желанию. Поэтому низы поставили себе целью завоевать политическую власть. Правда, они не всегда ограничивались тем, что требовали равноправия и справедливого суда от коммунальной администрации; много раз они мечтали о синдикалистском правительстве, классовом господстве, диктатуре пролетариата, которая бы осуществлялась ради них за счет других слоев общества. Вот откуда жестокий, насильственный и трагический характер большинства этих городских революций; некоторые из них даже были всего лишь вспышками слепой народной ярости, вызванной ненавистью или нищетой.
Повсюду, от Востока до Запада, во второй половине XIV в. поднимался этот сильнейший революционный ураган. В Салониках (Фессалонике) в 1342–1352 гг. моряки и ремесленники установили что-то вроде красного террора, который принял форму резни и грабежей; и в течение десяти лет богачи (
