— Сегодня в дамской комнате Луиза рассказала, что твоя мать тобой никогда не занималась, а после ее смерти отец тебя бросил.
Наступила тишина, и Ева испугалась, что сделала неосмотрительный шаг. Детство оставалось для него тяжелым воспоминанием. Может, еще не время о нем говорить, чтобы, не дай бог, не разрушить их дружеских, вселяющих надежду отношений? Но опасения ее были напрасны. Джордан лишь пожал плечами.
— Это мнение Луизы. Но полагаю, что, скорей всего, так оно и было.
Закрыв тюбик помады и так и не покрасив губы, Ева обратилась к отражению Джордана в зеркале:
— Наверное, для тебя это было ужасно.
Но он, казалось, оставался совершенно спокойным.
— Я это пережил. К тому же у меня было то, чего многие дети не имели. Алма и дедушка.
— Тебе…
— Мне было плохо. — Его глаза, отраженные в зеркале, смотрели прямо. — Но я прошел через это. До самого конца.
— Я бы сказала, что ты…
— Что? — В его взгляде отразился некий интерес, однако к теме разговора он никак не относился.
Пожалуй, свои соображения ей пока лучше держать при себе.
Она взяла другую помаду, на этот раз с перламутровым блеском. Разговор о родителях он даже не пытался пресечь, рассуждала про себя Ева, и оставался откровенно безразличным. Впрочем, лучше уж таким образом сменить тему, нежели обидеться или рассердиться. Искусно уйти от неприятного разговора — прекрасный способ наказать тех, кто лезет в душу.
Выдвинув стержень помады, Ева стала разглядывать ее, но голова была занята другим.
Ладно, Джордан, думала она, будь по-твоему.
О родителях говорить не будем. Пока. Но я на этом не успокоюсь. По крайней мере надолго.
— Итак, мне всегда хотелось знать, кому достался некий матросский сундук прадедушки Стенли.
Разочарование постигло Еву, но не оставалось ничего другого, как продолжать игру.
— Я поклялась хранить тайну.
— Но Луиза не имела в виду хранить тайну от меня. В нашем семействе у жен нет секретов от мужей.
— Но я же не совсем твоя жена, ведь так?
Она знала, это был опасный ход. Он мог с ней согласиться и просто выйти из комнаты.
Но Джордан не двинулся с места. Больше того, он опустил глаза. Ева увидела, что он смотрит на ее губы, и вдруг почувствовала вкус тщательно наложенной помады.
— Что касается ваших глупых разговоров с Луизой, то на ближайшие несколько дней ты моя жена.
Внутри у нее точно что-то оборвалось. Он объявил ее своей женой, пусть на время, и она почувствовала волнение.
— Я?
— Ты, — не колеблясь, подтвердил он.
Она закрыла косметичку.
— Пусть даже и так. Все равно это нехорошо, ведь я обещала Луизе никому ничего не рассказывать.
Она поднялась, взяла сумочку и направилась в ванную.
Он ринулся за ней.
— Не уходи. Пока.
Она застыла на месте. О боже, какое блаженство ощущать его близость! Хоть он дотронулся лишь до ее руки, все тело окатила теплая волна.
— Почему?
Похоже, вопрос привел его в замешательство, а она, взглянув на его губы, казалось, ощутила их прикосновение к своим.
Осипшим вдруг голосом он продолжал в том же духе:
— Расскажи. Ну давай же. — Он стал слегка поглаживать кисть ее руки.
Ева глубоко и прерывисто вздохнула. Вовсе не потому, что ее трогала история с матросским сундуком. Дело было в его изумительных ласках.
— Ну, ладно. Только ты будешь шокирован.
— Ничего. Переживем.
— Представляешь, Луиза была вынуждена спасти его. В том числе от собственной матери.
— Какой ужас! — Притворившись потрясенным, он продолжал гладить запястье, поднимаясь все выше по рукаву ее мягкого кашемирового свитера, который слегка потрескивал.
— В это трудно поверить, но тетушка Бланш чуть не продала этот ящик.
— Я потрясен, просто слов не нахожу. — Голос его стих, а рука, взобравшись наверх, впилась в ее плечо.
Отчаявшись вернуть сумочку в ванную, Ева поставила ее на туалетный столик.
Потом положила ладонь на грудь Джордану и услышала, как сильно колотится его сердце.
— Обещай мне, что ни одна душа не узнает эту страшную историю.
Он завладел ее рукой. Сколько тепла и нежности исходило от нее!
— Обещаю.
Затаив дыхание, шепотом она рискнула предложить:
— Может, скрепим клятву поцелуем?
Он замер. Если он поцелует ее сейчас, то сделает это лишь по собственному желанию, никакой другой причины не будет. В комнате, кроме них, никого нет. И дверь в коридор закрыта.
Он сдавленно пробормотал:
— Чем, по-твоему, ты сейчас занимаешься?
Но она не дрогнула, по крайней мере внешне, и не упустила случая ответить ему тем же:
— А чем занимаешься ты, преследуя меня здесь за закрытой дверью? Играешь спектакль, когда рядом нет ни одного зрителя?
Он был совершенно сбит с толку и, не спуская с нее горящего желанием взгляда, ответил:
— Не знаю.
Самообладания у нее оказалось больше.
— А я знаю.
— Что? — Его голос походил на рычание. — Что ты знаешь?
— Что тебе это нравится. Тебе нравится эта игра. Ты не хочешь прерывать ее, даже когда мы наедине.
— Разве? — Он взял ее за плечи и прижал к себе.
Опьянев от страсти и не слишком заботясь, догадывается он об этом или нет, она вздохнула.
— Да, это так. — Она взглянула на него умоляюще. — Я разделяю твои чувства и тоже не хочу прерывать ее. Никогда.
— Ты тоже?
— Да, и я. Потому что, — она перевела дыхание, я люблю тебя, Джордан.
— Прекрати, Ева. — Его губы дрогнули.
И без всякого стеснения, забыв о притворстве, Ева продолжала:
— Я люблю тебя. Так же, как прежде. Надеюсь, ты это знаешь.
— Я сказал, прекрати.
— Мы могли бы во всем разобраться. Если только ты дашь нам…
Оставалось единственное надежное средство заставить ее замолчать. И он закрыл ей рот поцелуем.
На какой-то миг, казалось, Земля прекратила вращаться.
В безумном порыве Ева прильнула к Джордану, обвила руками его шею и, бурно дыша, подчинилась зову страсти. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз так жадно, так чувственно ее целовал, — дни, недели или целая вечность?
