Он занес правую ногу над очередным бревном и выругался. При аварии он вывихнул себе колено, и карабканье по этой груде торчащих веток отнюдь не улучшало его состояние. Особенно практически в полной темноте: солнце зашло совсем, а луна пряталась за облаками. Но он был вполне уверен в своем местонахождении. В овраге внизу должен быть один из истоков Скотт-Крик, и это означало, что гребень, где он находился, должен смотреть на перекресток.
Чуть пониже гребня, вдоль места, которое один из снайперов-инструкторов называл «тактическим гребнем», шла полоса устоявших деревьев, оказавшихся укрытыми от взрыва. Назвать ее собственно «тропой» было нельзя, но она была лучше того, что он сейчас перелезал, и давала ему шанс выбраться на гребень незаметно для послинов.
Наконец,
Он также разглядел горевшую на дороге бронетехнику; судя по виду, из пехотинцев вышибли мозги напрочь. Но он увидел, как двое из них ползут к позициям послинов.
Пора немного прикрыть их огнем.
Последний раз, который Джо Бакли мог припомнить, когда он ползал на животе, было во время сдачи теста на получение значка пехотинца-эксперта. Это случилось на заре человечества, когда его волновало лишь не получить перелом во время прыжка, не разбить свой мотоцикл да не ввязаться в драку из-за какой-нибудь аппетитной цыпочки на Бульваре Брэгг.
Да, золотые были денечки. Никаких послинов. Никаких падающих на тебя небоскребов. Никаких взрывающихся кораблей. Так, изредка попадешь под руку разъяренному сержанту, да в ожидании послеобеденного построения приходилось смотреть мультик «Пинки и Мозг». Правда, жизнь лучше не становилась.
Он опустил зад пониже, когда пуля рэйлгана чиркнула по асфальту и просвистела над головой. Если честно, жизнь тогда была гораздо лучше нынешней.
Одни из двух рядовых приподнялся излишне высоко и в расплату за ошибку был поджарен зарядом плазмы. Другой застыл на полпути и сейчас лежал лицом вниз на разделительной полосе и дрожал. Бакли не мог с уверенностью сказать, зачем он продолжает ползти. Наверное, из чистого упрямства, эти послины его уже по-настоящему достали. Или, может быть, потому, что он знал: если они не очистят проход, то их оттрахают по полной программе.
Он еще плотнее вжался в землю, когда с неба упал первый артиллерийский снаряд. Если все сложится хорошо, то артиллерия прикроет его приближение.
С другой стороны, если пушкари, или Центр Управления Огнем лопухнулись, то очень возможно, что снаряд упадет на него.
Впрочем, этого не случилось; он упал на верх путепровода. Бакли едва хватило терпения дождаться, пока радист не перенес огонь с путепровода на землю. При том, как сейчас падали снаряды, большинство осколков должны лететь под путепровод и на послинов. Вовсе не значит, что их это остановит, но хотя бы заставит хоть немного пригибаться и чуть облегчит его продвижение. Он снова двинулся вперед, когда с визгом пролетел очередной снаряд.
Канава, по которой он полз и которая
Он полз, частично опираясь на колени и локти. Не на четвереньках, для этого не хватало укрытия. Но и не по-пластунски. Назовем это передвижение гребаным ползком по-канавски. Он начал набирать ход, раскачиваясь из стороны в сторону и раскорячившись на манер краба, когда со стороны послинских окопов послышался треск, и зад ему словно обдало кипятком.
Снова упав на живот, он ощупал себя сзади и выругался, когда рука стала мокрой. Либо у него случился худший в мире приступ геморроидального кровотечения, либо какой-то сукин сын из послинов только что прострелил ему задницу.
Томас покачал головой, наблюдая за отважным бедолагой в канаве. Включенный в режиме термального изображения прицел ясно показывал, что его только что подстрелили в задницу — капли крови давали заметные пятна остаточного тепла, — но он все еще полз вперед. Другой лежал на брюхе, не мертвый, судя по температуре, скорее всего слишком перепуганный, чтобы двигаться. В канаве находилось еще одно ослепительно белое тело без головы. Оно было настолько горячим и так явно мертвым, что не иначе как отведало плазменного заряда. Помимо этих, похоже, большинство остальных погибли в первые несколько мгновений.
Он осмотрел в прицел позиции послинов и покачал головой. Вся эта стрельба из их плазменных пушек оставляла заметные следы на дороге и разогрела воздух под мостом. И каждая вспышка разорвавшегося артиллерийского снаряда на мгновение прерывала работу прицела. Но он все же мог различить лошадей; тепла они выделяли немного меньше людей, но были все же значительно теплее по сравнению с усиливающейся прохладой вечера и остывшим грунтом под мостом. И их было немного, вроде как четырнадцать, а может, и пятнадцать; еще один лежал на дне траншеи и не двигался.
Теперь оставалось вычислить бого-королей.
Он на мгновение уловил легкую дымку вокруг головы одного и переключился с термального сканирования на видимый свет. В зеленой пелене он едва смог увидеть гребень у него на голове; послин, должно быть, поднял его лишь на секунду и создал это термальное гало вокруг своей головы.
Он кивнул самому себе и переключился обратно в термальный режим. Сделав вдох, он снял «Барретт» с предохранителя, положил палец на спусковой крючок и начал плавно нажимать.
Сержант Бакли пригнулся, когда послины открыли ураганный огонь, но, похоже, не в его сторону. Он рискнул бросить беглый взгляд, и было ясно, что они стреляли из всего, что у них было, по гребню слева и выше.
Решив рискнуть еще раз, он поднялся на четвереньки и поспешил к бетонному обломку, который смотрелся неплохим укрытием. Вероятно, он представлял собой кусок южного пролета, обрушенного ядерным взрывом, но для Бакли он был словно ниспослан небесами; он, наверное, сможет за ним даже сесть.
Он перекатился за глыбу, когда огонь утих, и взвесил свое положение. До траншеи послинов было метров двадцать, но огонь оттуда велся из большего числа стволов, чем он думал. И артиллерия их не повыбивала, только лишь заставляла пригибаться. Немного.
Все выглядело так, словно был кто-то еще, — может быть, на гребне сидел снайпер. Хоть бы он пережил ответный огонь. Это было бы хорошо. Бакли будет приятнее знать, что он все-таки не один.
Он перекатился к южной стороне глыбы и обдумал имевшиеся у него варианты. Примерно на пять метров ближе к мосту лежал еще один обломок, этот уж точно кусок моста, с торчащим из него куском стали. И он лежал, прислоняясь к центральному пилону. Если получится добраться до этого обломка, оттуда можно будет пролезть чуть дальше, обходя послинов с фланга, и прочесать их траншею огнем, от начала и до конца. И судя по тому, как обвалилась южная часть, он будет в «хорошем камне».
Термин «хороший камень» несет особое значение для пехоты. Битый камень был другом пехоты; бронетехника одолеть его не могла, он гасил большинство артиллерийского огня, и послины его терпеть не могли. «Хороший камень» означал обломки вроде этого моста, попадавшие так, что человек мог проползти между ними в поисках укрытия. Южный пролет выглядел как «
Впрочем, чтобы добраться до тех обломков, требовалось решить две проблемы.
Первую представляла артиллерия. Снаряды падали точно на цель — казалось, на самом деле они занимаются пробиванием ям в асфальте, — но они также падали всего в нескольких метрах от маршрута, которым ему придется воспользоваться, чтобы достичь убежища. Если бы он имел радио, он сказал бы им переключиться на дым. Но радио у него не было, и радист находился слишком далеко позади, чтобы докричаться. Даже бы если крик
Он слыхал, что можно передвигаться всего в метре-двух от падающих таким образом снарядов, если