Алексей Язычьян
АГРЕССИЯ АДА
— Спасибо!
Взяв свои немудреные пожитки, Тимофей соскочил с телеги.
— Счастливо добраться!
Возница дернул вожжи, и возок, оставляя Тимофея позади, не спеша покатился среди деревьев по лесной дороге.
Возница всю дорогу что-то рассказывал и остался очень доволен своим случайным попутчиком — тот молча и очень внимательно слушал его. Тимофей же, всю дорогу думавший о своем, был благодарен вознице за то, что разговор остался монологом. Ему не хотелось ни о чем говорить. Он хотел вбирать в себя свежие песнью запахи, впитывать в себя переливчатое веселие птичьих голосов, окунуться в шорох листвы на деревьях. Семь лет он не имел всего этого. Разве могут сравниться московские парки с превозданной, родной ему, выросшему в глухой уральской деревушке, природой.
Шагая заросшей травой лесной дорогой, он вспоминал события семилетней давности. Да, целых семь лет прошло с тех пор, как он уехал из родной деревни в Москву поступать в институт.
Родители Тимофея были трудолюбивыми людьми. Мать его — потомственная крестьянка, как все деревенские женщины, держала домашнее хозяйство в идеальном состоянии. Отец был ветеринарным врачом. В этой глухомани он был единственным на обширный район и большую часть времени проводил в разъездах. Поэтому и дом, и воспитание сына были полностью в руках матери. Испытав все горести деревенской жизни, оба родителя спали и видели в снах сына городским «ученым» человеком.
Будучи женщиной набожной, мать и сына пыталась пристрастить к Библии, но он рос мальчишкой любознательным и своенравным. Его больше привлекали мирские познавательные книжки. Библию он прочитал еще маленьким, как сказку, но, пойдя — в школу, поставил мать перед выбором: или учеба, или религия. Ни уговоры, ни порка не помогли. Так велико было желание родителей видеть ребенка образованным, что мать настаивать перестала. Инцидент был исчерпан, и суждено было Тимофею расти безбожником.
С детства Тимофей выделялся среди сверстников. Будучи не по годам серьезным и сообразительным, он по праву был вожаком и верховодил не только одногодками, но и теми, кто был его старше.
Родители нарадоваться на него не могли, учеба в школе давалась ему играючи. С первого класса он был круглым отличником. Учителя неизменно его хвалили и говорили, что он далеко пойдет. И он пошел. В их деревне была только школа-трехлетка. Закончив ее, Тима стал бегать в соседнюю деревню, там была восьмилетка. Каждый день пять километров туда, пять обратно. Нелегко давалось ему знание. А потом уезжал в город, к двоюродной тетке, чтобы закончить десятилетку. Потом Москва, институт. Городская жизнь закрутила, одурманила. Писал домой все реже и реже. Через три года пришло известие: умерла мать. И ведь даже на похороны не поехал. Нашлось так много причин, чтобы не ехать. Теперь он понимал, что тогда ему просто не хотелось ехать. Он не хотел снова видеть деревню, он брезговал ею. Прошло семь лет, и вот теперь он собрался приехать сюда.
Начало вечереть. Хотя небо еще было светло, но солнце уже скрылось за деревьями. Большого желания ночью, в потемках брести по лесу, спотыкаясь о корни, у Тимофея не было. Решив срезать путь, он свернул на тропинку. Темнеет в это время года быстро. Прошло минут сорок, и вокруг уже не было видно ни зги. Продираясь сквозь заросли кустарника, Тимофей вдруг понял, что идет он нетронутым лесом.
Тропа осталась где-то далеко сбоку или сзади. Не столько испуганный, сколько удивленный, он остановился. Приблизительное свое местонахождение он знал, и ему, выросшему в тайге, не стоило бы большого труда выбраться к деревне, но перспектива брести по лесу лишний час не слишком радовала. Перебрав в уме слова, уместные в данной ситуации, он решил не терять зря времени. Небо, как назло, затянуло облаками так, что ориентировка по звездам исключалась.
Страшного ничего в этом не было. В запасе у Тимофея было еще минимум три способа определить стороны света. Он остановился на деревьях. Ощупав стволы нескольких, по мху он нашел север. Прикинув направление, в котором могла находиться деревня, быстрее зашагал вперед. Изредка сверяя направление, он быстро продвигался, как вдруг заметил, что деревья редеют. Он не придал этому значения и понял свою ошибку лишь когда под ногами зачавкало. Болото! Синий, мерзко ощутимый туман поднимался над водой. Идти приходилось на ощупь. Вдруг вдали, где-то за стеной тумана, Тимофею послышался собачий лай. Решив, что собаки лают в деревне, он побрел в том направлении. Лай слышался все ближе и ближе, и вдруг пропал. Тимофей остановился.
Ничего не понимая, он сделал шаг, и вдруг ухнул по пояс. Выбираясь из липкой, втягивающей в себя грязи, Тимофей услышал неподалеку от себя разговор. Судя по всему, разговаривали двое. Слов слышно не было, вернее, их было не разобрать, но голоса прослушивались четко. Разговаривали ребенок и мужчина с мощным басом. Зацепившись за кочку, Тимофей крикнул и прислушался. Послышался детский смех, и все смолкло. В полной тишине, выбравшись из грязи, Тимофей сидел на кочке. Вокруг творилась какая-то чертовщина, и ему это не нравилось. Поднявшись, он потащился дальше. Уже отчаявшись выбраться из этого болота, совершенно неожиданно он вдруг вышел на сухое место. Голова начала болеть. Пробираясь меж сухих чахлых сосенок, он никак не мог понять, куда его занесло. Вдруг он наткнулся на тропу. Тропа была хорошо натоптана и, преисполнившись самых радужных надежд, Тимофей пошел по ней. Тропа довольно уверенно петляла среди деревьев. Лес по бокам становился все гуще и мрачнее благодаря мохнатым елям. Изогнувшись, тропа вывела на открытое место, и Тимофей увидел могилы. Это было кладбище. У них в деревне это кладбище называли «Нечистым».
Как-то, будучи еще ребенком, Тимофей заинтересовался названием родной деревни — «Нечистая». Обидно было, когда ребята из других деревень дразнились: «Нечистый, нечистый». Он спросил у матери о названии. История, рассказанная матерью, запомнилась ему надолго, как страшная сказка.
Давно это было. По Руси шел мор. Вымирали целые деревни. Чума собирала свою черную жатву. Не умели тогда лечить этот Бич Божий. Спасение было одно, пока здоров, бежать, бежать от жилья, от людей, и как можно дальше. Умные люди так и делали: бежали в одном рубище, бросая дом, скотину, скарб, зачастую даже одежду.
Оставляли все из суеверного ужаса перед чумой, чтобы не смогла она увязаться следом, спрятавшись в какую-нибудь вещь. А куда еще бежать русскому человеку, как не в Сибирь? Вот и убежали они в глухую тайгу, создавая там таежные поселения. Оказались таким манером в тайге две семьи.
Кое-как отстроили близ дороги хутор. А надо сказать, попали они в Сибирь в самую середку зимы. Без запасов пищи, без теплой одежды были они обречены на верную смерть.
Первое время пробовали есть древесную кору, пить отвар из еловой хвои. Но прекрасно понимали, что долго так не протянут.
И когда были они доведены голодом до полубезумного состояния, в ночной час в дверь постучали. У порога стоял огромного роста мужчина. Почти все лицо скрывала густая черная борода, и только маленькие глазки хищно поблескивали. Его пустили, предупредив, что не смогут накормить.
Скинув с плеча большой тяжелый мешок, он вошел в горницу. Взгляды всех как магнитом приковало к мешку. Постоялец исчез утром так же внезапно, как и появился. Он забыл мешок. Изголодавшиеся люди, в надежде найти что-нибудь из пищи, заглянули в него. В мешке лежало расчлененное тело человека. Через некоторое время все окрестные поселения почувствовали серьезную угрозу. Стали пропадать люди. А по дороге, возле которой хутор этот стоял, и вовсе люди ездить перестали. Правильно говорит мудрость: «Один раз попробовавший человечины, другую пищу после этого ест с отвращением».
Несколько лет не могли узнать, куда исчезают люди.
