Моргана не явилась торжественно встречать победителя. Мы были одни, молодой король и я; остановившись на дороге, идущей берегом из Кардуэла в Иску, мы дали отдых коням. Какой-то всадник направлялся к нам шагом. Мы молча смотрели, как он приближается. Длинные темные волосы наполовину скрывали его лицо, развеваясь черными змейками на морском ветру. Он подъехал совсем близко и спешился. Это была Моргана. На ней была простая мужская туника и плащ, и в этой грубой одежде она была необыкновенно прекрасна; ее удивительная, неизъяснимая красота поражала ум и сердце подобно внезапно открывшейся нам частице вселенной, торжествующей, чудесной, неведомой.
— Ты не забыл меня, Мерлин? Это я, Моргана. Твоя маленькая Моргана. Она подошла, обняла меня и положила голову мне на плечо, как обычно делала, когда была ребенком. Потом отстранилась и повернулась к Артуру.
— Вот — король Логриса, — сказал я ей, — твой брат. Они внимательно смотрели друг на друга. Они были как день и ночь, соединенные вместе, и сияние дня тускнело перед сверкающим величием ночи. Моргана улыбалась. Но в зеленом блеске ее глаз я увидел что-то холодное и рассудочное, как будто затаенную мысль или трезвый расчет. И я сказал себе, глядя на этих двоих детей моего разума, что и Господь Бог, создавая человека, не знал, что его ожидает.
_17_
Камелот. В память о годах своего детства, проведенных невдалеке отсюда, в доме Эктора, Артур построил второй Круглый Стол в крепости дуротригов. Приняв решение разослать своих наместников в разные концы государства, с тем чтобы не быть застигнутым врасплох и в силу необходимости утверждать повсюду свое присутствие, он в то же самое время решил установить Круглый Стол в каком-нибудь новом месте, связанном только с его именем, — месте суровом и ненаселенном, которое стало бы символом и воплощением нового идеала.
Второй Стол был больше первого, и за ним заседало еще больше достойных мужей. Там были не только старые вожди, служившие еще Утеру, но и их старшие сыновья, а также молодые вожди, избранные взамен погибших. Среди них было пять королей: Артур, Леодеган, Лот, Бан из Беноика и Богорт из страны гонов. Кроме того, сидеть за Круглым Столом Артур назначил еще нескольких человек, которые не были ни королями, ни вождями, но которым он хотел оказать этим честь; среди них был Кэй, сын Эктора.
Собрав их впервые в Камелоте, в моем присутствии, Артур сказал им:
— Это собрание является королевской особой во многих лицах. Я — лишь часть вас. Вы — настоящий Артур Логрский. Так разделил я свое тело за этим Круглым Столом, как это сделал Христос за столом Его Последней Вечери. Вы — смертные члены бессмертного тела. И это тело через насилие и любовь оплодотворит землю. Вы должны будете вспахать ее мечом, бросить в отверзтые раны ее семена вашей души и оросить их кровью вашей. И будет у вас два врага и две ночи, ибо поведете войну не токмо против мрака и невежества варварских народов, но и против той тьмы, что внутри вас. Осветит же пути ваши огонь страстной любви, зажженный пятьсот лет назад на Востоке и горящий теперь в Камелоте. И говорю я вам, что огонь этот станет пожаром, пожар — зарей, а заря — ярким светом нового дня, который воссияет над миром. И так — смертные — победите вы смерть. Но если вы отступитесь и предадите, то умрете, мы все умрем навеки, и неразгаданный бездушный мир сотрет наши следы.
_18_
— Моргана — это хаос, — сказал мне Артур — Хаос, в котором исчезает всякий смысл, в котором с наслаждением тонет кропотливый и ревностный строитель, извечно и настойчиво стремящийся к цели. Моргана — это наваждение чувств, убивающее в человеке одержимость мечтой. Она — абсолютное настоящее, убивающее хрупкое будущее. Ее ум — опустошение и гибель всего живого, и я ненавижу его — и боготворю каждую частицу ее тела, малейшее его движение, подобное нескончаемому танцу очарования и смерти. И при этом я не могу не понимать, что ее тело — лишь нежнейшее и чудеснейшее воплощение ее ума, что оба они составляют единое и неразрывное целое и что обольстительность внешней оболочки, с которой ничто в природе не может сравниться, — лишь точное соответствие в тысячу раз более сильного соблазна, таящегося в коварном великолепии гениального и извращенного ума. И пока я в изнеможении пью из источника моей радости и страдания, пока я обретаю власть над ее сладостным и чувственным телом, я чувствую, как она обретает такую же власть над моей душой. Потому моя ненависть — всего лишь любовь, исполненная ужаса. И вот теперь я, Артур Логрский, государь Круглого Стола, дерзко взявшийся преподать хаосу урок войны, хаосу, в котором я не видел ничего, кроме чудовищной жестокости и всепожирающей ненависти, получил от хаоса в ответ проповедь любви. И это — другая война, в которой я чувствую себя беспомощным и безоружным. Слова любви теряют привычный смысл, мистическое откровение обретает вдруг плоть и кровь, бездна наслаждения сливается с бездной небытия. Моргана — это нежная река, которая уносит меня, тонущего и счастливого пловца, в никуда, в бессловесный простор морских волн. Я люблю Моргану, как любят женщину и как можно любить только Бога. Кто сможет разбить оковы из неразрывного слияния светлого тела и темной души?
— Сама Моргана, сколько я ее знаю.
_19_
Окровавленный ребенок выходил из прекрасного материнского тела. Его высвободившиеся ручки зашевелились, и я вложил в его ладошки два пальца, которые они цепко обхватили. Я потянул. Он крепко держался за меня. Так он и родился, с натужным криком, словно сам вырывался из материнской утробы в этот мир, схватившись за руки своего злейшего врага. Я принял его и, перерезав пуповину, поднял на свет и поднеск своему лицу. Он был тяжелый, хорошо сложенный, полный жизненной силы. В задумчивости я смотрел на сына Артура и Морганы. Как только она узнала, что беременна, Моргана закрыла для короля двери своего дворца. И Артур в отчаянии бродил ночи напролет по равнине и по песчаным берегам близ Иски. Опасаясь, как бы его безрассудство не обнаружило этой преступной связи, покрыв позором его самого, а через него и Круглый Стол, я пришел к Моргане и сказал:
— Теперь, когда ты осуществила свой замысел, породив дитя мрака из самого света, предназначенное затмить его, ты хочешь довести своего брата до безумия и обесчестить его. Но я увезу тебя далеко от Артура, за море — тебя и тот позор, что ты носишь во чреве. Ты оставишь здесь все, что ты знала и чем владела. Мы уедем одни, без провожатых.
И мы пересекли море и высадились на побережье Арморики. Я навестил короля Бана в его столице Беноике и попросил его предоставить в мое распоряжение богатый уединенный замок посреди его страны, в лесу Броселианд, называвшийся Дольним замком, а также сотню воинов и слуг, выбранных из самых надежных и преданных. Что он немедленно и исполнил. И я провел там подле Морганы все время, пока она не разрешилась от бремени.
Я смотрел на ребенка. Вот уже много месяцев я не раз думал о том, что должен буду убить его, как только он появится на свет. Но теперь я не мог на это решиться. Я держал его на руках и был неспособен причинить ему зло: он был сильнее меня — той силой, что нагие и беззащитные черпают в самой своей наготе и беззащитности. Я протянул его Моргане, и она прижала его к груди. Она была вся в крови и в поту, но никогда еще не казалась мне такой красивой. Я обтер ее тело влажным полотенцем. И продолжал в задумчивости, как зачарованный, смотреть на нее, не говоря ни слова.
— Почему ты не убил его? — спросила она у меня.
— Не существует неотвратимого и злого рока. Я — живое тому подтверждение, и к тому же чувствую какое-то родство с этим ребенком, как будто — общность происхождения. Так же, как я не могу быть полностью уверенным в том, что мне подвластна судьба Артура, так и ты не можешь надеяться окончательно предопределить будущее твоего сына. Таким образом, нет ничего неотвратимого ни в творении, ни в разрушении, поскольку на свете существуют две вещи, не поддающиеся самым тщательным расчетам предусмотрительного ума: душа и случай. И Даже если тебе удастся сделать из этого существа совершенное орудие, служащее твоей ненависти к человеческому роду, оно сможет причинить вред только в том случае, если Артур и пэры Круглого Стола проявят безумие или слабость. А если они станут безумными или слабыми — так не все ли равно, в чем будет причина их гибели, потому что виновной тогда будешь не ты и не твой сын, но они сами.
— Сколько хитрых уловок, для того чтобы просто сказать, что ты не способен убить младенца.
— И уловка, и действительность могут в равной степени быть признаны истинными. Она улыбнулась мне.
— Разве ты больше не испытываешь ко мне ненависти, Мерлин?
