— Я буду всегда любить тебя, Моргана. Сильнее всего на свете. Ты мое дитя, а также и другая сторона меня самого. Но я сильнее тебя. Так в году четыреста семьдесят девятом в Дольнем замке, который вскоре, из-за злодеяний Морганы, должен был получить печальное имя Замка В Долине Откуда Нет Возврата, родился Мордред.
_20_
— Государь, — поклонившись Артуру, сказал гонец, — вот что король Бан из Беноика, которому ты повелел следить за продвижением саксов, поручил сообщить тебе. Их военный флот, войдя в залив, разделяющий Уэльс и Думнонию, и продвинувшись до самого его конца, бросил якорь у пустынных южных берегов, в стране белгов, оставив без внимания противоположный берег силуров и богатый Кардуэл. Район высадки огромен — никогда в Логрисе не видали еще такой саксонской морской мощи, даже в правление их союзника Вортигерна. Флот состоит из пятисот судов. На каждом из них, нагруженном до предела, умещается сорок воинов. Из чего следует, что вся вражеская армия насчитывает двадцать тысяч человек. Они не взяли с собой коней, даже для своих вождей, — несомненно, для того, чтобы оставить больше места людям, и потому еще, что они, по-видимому, надеются найти их здесь в предстоящих сражениях и набегах. Они поставили временный лагерь, но он слабо укреплен, что говорит о том, что они не замедлят двинуться дальше — может быть, уже завтра.
— Хорошо. Скажи Бану, пусть не обнаруживает своего присутствия перед саксами. Сегодня ночью я присоединюсь к нему с моим войском. Пусть он найдет скрытное место для армии и вышлет мне навстречу проводника. Я подойду с юго-запада, со стороны моря.
Артур обернулся к тем, кто слушал сообщение гонца. В зале крепости Камелота собрались все члены Круглого Стола и все военные вожди Логриса, среди прочих король Леодеган, несгибаемый старик семидесяти восьми лет. Лот Орканийский и его старший сын Гавейн, которому тогда едва сравнялось пятнадцать лет и для которого это было первое сражение, Богорт Гонский, брат Бана, и Кэй, сын Эктора и товарищ детских игр Артура. Все это были грозные бойцы, цвет бриттского воинства, но Артур превосходил их всех ростом и телесной мощью. Он слыл непобедимым. Ему шел тогда тридцатый год. Он был все так же красив лицом, хотя черты его несколько посуровели под бременем государственных забот и какой-то тайной печали. Он утратил ту юношескую гибкость, что была у него в начале царствия, и теперь его более тяжелые и спокойные движения рождали ощущение огромной и укрощенной силы. Лицо его выражало смесь властности и задумчивой грусти. Он был добр и милостив с простыми людьми, сдержан со знатью. Народ боготворил его, вельможи — боялись, но не переставали любить. К тому времени он стал уже легендой. Войска выстроились у крепостных стен и ждали приказа. Они состояли из постоянной королевской армии, насчитывавшей десять тысяч человек, и резервов, взятых из гарнизонов, размещавшихся в соседних городах: Моридунуме, Кардуэле, Кориниуме, Каллеве, Новиомагусе, Венте Белгарум, Дурноварии и Тинтагеле — и поспешно собранных, как только саксонский флот был замечен вблизи логрских берегов. В более удаленные города были посланы гонцы, чтобы, не оголяя чрезмерно крепостные гарнизоны и не забирая ни одного человека из армии бригантов, стоявшей на страже северных границ, собрать войско, которое должно было ускоренным маршем направиться к Камелоту. За более или менее длительный срок Артур мог набрать тридцать тысяч солдат, что составляло внушительную силу: такая огромная армия собиралась прежде лишь один раз — по случаю его восшествия на престол и погребения Утера. Но теперь в его распоряжении было только четыре тысячи конных и двенадцать тысяч пеших воинов, которых он решил вести в бой не откладывая, чтобы не допустить опустошения своих земель.
— Это не грабительский набег, — сказал он, — а захватническая война. У саксов нет верховной власти, их отряды действуют независимо друг от друга, каждый подчиняется своему вождю. Если их шайки смогли договориться между собой и объединиться, образовав такое многочисленное войско, — за всем этим непременно стоит далеко идущий план. И если они не высадились, как делали это в прошлом, на наши восточные или южные берега, следуя наиболее коротким морским путем, но обогнули их, борясь со встречными ветрами, если они обошли стороной Кардуэл и пристали к противоположному берегу — так это потому, что оттуда лежит самый близкий путь к Камелоту, и потому, что они в первую очередь хотят разрушить Круглый Стол, чтобы получить возможность прочнее закрепиться на теле Логриса, тем самым обезглавив его и поразив в самое сердце. Потому они придут сюда самой прямой дорогой так быстро, как только смогут. Они не имеют коней, и чтобы покрыть расстояние, отделяющее берег от Камелота, им потребуется восемь часов. Вот что я решил. Между нами и саксами лежат Бадонские холмы. Ты, Леодеган, и ты, Лот, со всеми моими вождями и двенадцатью тысячами пеших воинов сегодня же ночью пойдете и станете на этих высотах. Там вы остановите неприятеля. Я же вместе с Богортом и Кэем во главе четырех тысяч конных воинов пойду на соединение с Баном к месту высадки, но буду, при всем этом, держаться на достаточном удалении, чтобы саксы не смогли раскрыть наше присутствие. Стремясь одним ударом разбить королевскую армию и разрушить Камелот, они оставят как можно меньше воинов охранять свои корабли. Может быть, тысячу. Самое большее, две. После ухода их основных сил я выжду три часа. За это время они как раз успеют дойти до Бадона и вступить в бой с Леодеганом и Лотом. В этот момент я и ударю. Внезапно окружив их лагерь и перебив охрану, я сожгу их военный флот. Если их войска, втянутые в сражение у Бадона, заметят дымы пожарища, они не смогут повернуться к вам спиной и возвратиться к берегу, потому что в таком случае им грозит сокрушительное поражение. Как только я подожгу корабли, я ни минуты не медля иду к Бадону и нападаю на них с тыла, замыкая тем самым тиски окружения. До моего подхода не пытайтесь атаковать сами, берегите свои силы, потому что вы будете в значительном меньшинстве. Удерживайте холмы и отражайте их удары. Но, едва лишь завидите меня, смело бросайтесь в бой. Перебейте врагов или умрите сами. Если саксы все же выскользнут из наших клещей и сумеют добраться до берега, они найдут на месте своего гордого флота лишь несколько обгорелых досок и попадут в новую, еще более гибельную для них ловушку, поскольку тогда они окажутся уже прижатыми к морю, капкан захлопнется, и вырваться из него будет невозможно.
— Сжигая их корабли, — сказал Леодеган, — ты лишаешь их всякой надежды на отступление и вынуждаешь сражаться до последнего человека. Они уже превосходят нас числом. Следует опасаться, как бы такая стратегия не усилила их воинскую доблесть, которая и без того велика, остервенением от полной безысходности и чтобы они не почерпнули в этом безнадежном положении силы, необходимые для победы. Потому что ярость и упорство в бою сдерживает всегда остающаяся возможность бежать.
— Я не хочу, чтобы они смогли бежать. Я хочу устрашающим примером охладить пыл саксов и подавить в них всякое желание совершать новые набеги — если не навсегда, то, по крайней мере, надолго. А собрав такую многочисленную армию, что не в их обычаях и что не сможет скоро повториться, они дарят мне случай, которого я искал. Что же касается их воинской доблести, упорства и остервенения, я рассчитываю, что наше упорство и остервенение будут еще большими, ибо, сражаясь на своей земле, являющейся нашим последним оплотом, мы имеем еще меньше возможностей для бегства, чем они. Если мы потерпим поражение, оставшиеся в живых вожди восстановят армию из тех резервов, что движутся теперь к нам на помощь из городов, и продолжат беспощадный бой до тех пор, пока ни одного живого сакса не останется на нашей земле.
На мгновение он замолчал, потом спокойно добавил:
— Это значит, что мы не будем брать пленных.
_21_
Тридцать тысяч мертвых воинов устилали холмы Бадона. Далеко на севере черные клубы дыма от гигантского пожарища подымались над прибрежными песками, над тем местом, где на заре полегли три тысячи саксов и где догорал вражеский флот. Саксы были истреблены все до одного, а от армии Артура оставалось не более двух тысяч пеших и несколько сотен конных воинов, из которых не было ни одного, кто остался бы невредим.
Из ста пятидесяти членов Круглого Стола уцелело около двадцати, и среди них король, Бан, Богорт, Кэй и Гавейн. Все старые вожди, помнившие Утера, были мертвы. Лот погиб. Леодеган испускал дух.
Артур, угрюмый и залитый кровью, бесцельно ехал по полю боя. Он подъехал туда, где стоял я, склонившись над распростертым на траве Леодеганом. Слез с коня и опустился подле него на колени.
— Какой бой, Артур! — с улыбкой сказал Леодеган. — Никогда еще не видал я такого боя, даже во времена Утера. Он был бы доволен. А ты сражался лучше, чем сражался бы он, будь он здесь. Ты сражался так, как никто другой, и мир навсегда запомнит этот день. Я счастлив умереть на глазах у такого великого воина. Мое время прошло, и время таких, как я. Я отдаю тебе свою землю, страну бригантов, которую твой
