Огненного типа я помнил очень хорошо, и не только по музею.
— Но ведь отец вызвал не Осириса?
— Нет, — согласился Амос. — Джулиус получил больше, чем просил. Он освободил дух Осириса. Думаю, он сумел воссоединиться с богом.
— Воссоединиться?
— Здесь понадобится еще один долгий разговор. Пока лишь скажу, что ваш отец впустил силу Осириса в себя. Но воспользоваться ею не смог. Если я правильно понял рассказ Сейди, Джулиус освободил из Розеттского камня не одного, а сразу пятерых богов. Их всех вместе держали в заточении.
— Ты что, все рассказала Амосу? — накинулся я на сестру.
— Картер, а кто еще нам поможет?
Я не спешил доверять этому человеку, даже если он нам и родной дядя. Но других помощников у нас не было.
— Да. Огненный человек сказал отцу что-то вроде: «Ты освободил всех пятерых». Как это понимать?
Амос отхлебнул кофе. Отрешенный взгляд на его лице напомнил мне отца.
— Не хотелось бы вас пугать.
— Слишком поздно.
— Египетские боги очень опасны. За последние две тысячи лет основные усилия магов были сосредоточены на том, чтобы не дать богам прорваться в мир. Их в буквальном смысле связывали и выдворяли обратно. Самым важным нашим законом до сих пор остается закон, изданный Верховным чтецом Искандаром еще во времена римлян. Этот закон запрещает призывать египетских богов и использовать их силу. Ваш отец однажды уже нарушил закон Искандара.
Сейди побледнела.
— Это было связано с маминой смертью? С Иглой Клеопатры в Лондоне?
— Скажем так: смерть вашей мамы явилась следствием того, что делали ваши родители. Они искренне считали, что несут людям благо. При этом сами они чудовищно рисковали. Вашей маме это стоило жизни. Отец уцелел только чудом. Всю вину он принял на себя. Его изгнали из сообщества магов. Дом зорко следил за его действиями, и потому Джулиус был вынужден постоянно странствовать. Маги боялись, что ваш отец не прекратил своих… исследований. Как видим, так оно и было.
Мне сразу вспомнилось, как отец, копируя древние иероглифы, постоянно оглядывался через плечо. Бывало, он будил меня в три или четыре часа утра и говорил, что мы переезжаем в другую гостиницу. Однажды я стал от нечего делать перерисовывать в блокнот иероглифы со стены древнего храма. Увидев это, отец категорически запретил мне что-либо срисовывать на местах раскопок. Наверное, и запрет прикасаться к его рюкзаку был вызван все тем же. Получалось, отец постоянно опасался нападения, а меня успокаивал, что все идет нормально.
— Значит, наш отец превратился в… как это называется… изгоя? — спросила Сейди. — И из-за этого ты не виделся с нами? Тебе запретили?
— Да, Сейди. Дом запретил мне видеться и с Джулиусом, и с вами. Мне это было горько, но я соблюдал запрет, чтобы не сделать брату еще хуже. Соблюдал… вплоть до вчерашнего вечера, когда попытался помочь Джулиусу. Ему несколько лет не давала покоя мысль найти Осириса. Иногда мне казалось, что от горя рассудок вашего отца помутился. Джулиус не мог смириться с гибелью Руби. Когда я узнал, что он собрался «исправить положение» и ради этого готов вновь нарушить закон, я счел необходимым вмешаться. Вторичное нарушение могло повлечь за собой смертный приговор. К сожалению, моя попытка провалилась. Я забыл, до чего упрям мой брат.
Моя еда остыла. Маффин, прыгнувшая на стол, вопросительно терлась о мою руку. Увидев, что я не возражаю, она стала доедать бекон.
— Вчера в музее я еще видел девушку с кинжалом и человека с раздвоенной бородой. Это тоже маги? Они из Дома жизни?
— Да. Они следили за вашим отцом. Вам повезло, что они вас отпустили.
— Девушка собиралась нас убить, — вспомнил я. — Но бородатый ей сказал: «Не сейчас».
— Эти люди — не убийцы и на убийство идут лишь в случае крайней необходимости, — объяснил Амос. — Они будут следить за вами. Им важно знать, представляете вы угрозу или нет.
— Какая от нас угроза? — удивилась Сейди. — Мы же еще дети! И не мы собирались вызывать Осириса.
Амос отодвинул опустевшую тарелку.
— Тем не менее по этой причине вас в свое время разделили.
— Нас разделили, потому что мамины родители подали на отца в суд, — возразил я. — И отец проиграл суд.
— Это только часть правды, — сказал Амос. — Дом настоял, чтобы вас разделили. Отец хотел оставить вас обоих. Тоже пример его упрямства. Он прекрасно знал, насколько это опасно.
Сейди дернулась, будто ей врезали между глаз.
— Он хотел меня взять?
— Да, Сейди. Но Дом вмешался и сделал так, чтобы ты осталась у деда с бабушкой. Если бы вы с Картером росли вместе, то стали бы очень могущественными. Наверное, вы оба заметили, что многое изменилось. А ведь вы вместе всего сутки.
Я вспомнил о приливах силы, о том, как Сейди вдруг сумела прочитать древнеегипетские иероглифы. Потом мне вспомнился один давний случай.
— Твой день рождения, когда тебе исполнилось шесть, — сказал я Сейди.
— Торт! — воскликнула она, и воспоминание электрической искрой пробежало между нами.
Это был последний день рождения сестры, который мы праздновали всей семьей. Мы с Сейди крупно поспорили. Причину я уже не помню. Кажется, ей было не задуть свечки. Я предложил ей свою помощь, но Сейди отказалась. Мы перешли на крик. Она схватила меня за рубашку, я ее толкнул. Отец бросился нас разнимать, но прежде чем он вмешался, большой праздничный торт взорвался. Сахарная глазурь разлетелась по всей комнате, попав на стены, на наших родителей и на маленьких гостей, ровесников Сейди. Маме с отцом удалось нас разнять. Нас отправили по своим комнатам. Потом родители нам объяснили, что во время потасовки мы опрокинули торт, отчего глазурь и разлетелась. Но я-то знал, что они говорят неправду. Мы и не прикасались к торту. Он взорвался в ответ на нашу злость. Мне вспомнилась ревущая Сейди, у которой в волосах застрял кусок торта. Большая пластина глазури приклеилась к потолку, причем воткнутая свечка еще продолжала гореть. У одного из взрослых гостей очки покрылись сахарным инеем.
— Так это был ты? — догадался я. — Ты приезжал на день рождения Сейди?
— Ванильная глазурь, — улыбнулся Амос. — Очень вкусно. Но нам тогда стало ясно: дальше вам находиться вместе все опаснее и опаснее.
— И теперь… — У меня дрогнул голос. — Что с нами будет?
Не хотелось сознаваться даже себе, но мне было невыносимо снова расставаться с Сейди. Не скажу, чтобы я восторгался своей сестрицей, но она была всем, что осталось от моей семьи.
— Вне зависимости от одобрения или неодобрения Дома нужно всерьез заняться вашим обучением.
— А почему они против нашего обучения? — удивился я.
— Имей терпение, я со временем все объясню. Пока лишь скажу, что уроки должны начаться немедленно, если мы хотим найти вашего отца и выправить создавшееся положение. Иначе весь мир в опасности. Если бы мы только знали, где…
— Финикс, — вырвалось у меня.
— Что?
Амос так и вперился в меня глазами.
— Этой ночью… может, я видел сон, но мне показалось…
Как бы глупо это ни звучало, я рассказал дяде все о своем полете на гору. Лицо Амоса помрачнело. Значит, новости оказались хуже, чем я предполагал.
— Ты уверен, что он сказал «подарок на день рождения»? — спросил Амос.
