Предполагалось, что «наксос» будет столь же чувствителен к микроволновому излучению радара, как он раньше засекал волны метровой длины, но если вражеская излучающая антенна тоже вращалась, то звук засечки слышался лишь долю секунды – и тут же приходилось останавливать диполи. Поэтому, чтобы удалось поймать засечку, оператору приходилось постоянно находиться на мостике. Если диполи точно ловили пеленг, откуда шло излучение, то звук становился непрерывным, и, судя по тому, как менялся пеленг и высота звука, можно было точно определить его источник – корабль это или самолет. Если высота звука стремительно росла, указывая, что радар находится в воздухе, то подводной лодке приходилось немедленно идти на погружение.
Но пеленгатор с лампами Брауншера быстро вышел из строя. Трансформер сгорел, а надувная антенна пострадала от короткого замыкания и не выдержала давления воды.
В то время, на полной скорости ночью пересекая Бискайский залив, подлодка полностью зависела от пеленгатора, который должен был предупредить о появлении самолетов, потому что гул дизеля заглушал слабый звук их моторов.
Вскоре дал о себе знать радар слева по носу, затем проявился другой, по правому борту. Еще два – под двумя разными пеленгами. Трудно передать то нервное состояние, которое возникло от понимания, что за тобой постоянно следят, но командиру приходилось держать команду в руках.
Особые опасения вызывал так называемый «экономайзер», самолет, который, нащупав цель, замедлял частоту пульсации радара, так что пеленгатор на лодке продолжал считать, что радар находится все на том же расстоянии – вплоть до того момента, когда над лодкой раскрывались бомбовые люки. Даже ближний разрыв бомбы или пулеметная очередь могли причинить лодке такие повреждения, что ей пришлось бы возвращаться на базу. Многим лодкам не удавалось провести в море больше двух-трех дней, прежде чем они пускались в обратный путь в свою гавань. Были подлодки, которые шесть раз пытались пробиться через залив и после каждой попытки вставали в док для ремонта – лишь потом к ним приходил успех.
Хотя в погруженном состоянии лодкам не угрожали атаки с воздуха, но и под водой их ждали столь же серьезные опасности. Стоило им нырнуть, как самолеты вызывали эсминцы, сторожевые корабли или корветы, и те принимались систематически прочесывать радарами район погружения. Если они обнаруживали лодку, то подвергали ее ковровой бомбардировке. Или, если она уходила на большую глубину, терпеливо ждали, пока лодка, в которой падало напряжение и кислород замещался углекислым газом, всплывет, лицом к лицу встретившись со своими врагами.
Если в течение нескольких часов в гидрофонах царило молчание, обычно лодка снова всплывала. Но вражеские судоводители знали ценность терпения, и часто стоило лодке всплыть, как ей тут же снова приходилось уходить под воду. Так длилось, пока батареи окончательно не садились. Тогда, не имея иного выхода, лодка решительно всплывала на поверхность, и артиллеристы кидались к скорострельным пушкам, хотя шансов на успех у них практически не было.
Многие лодки стали жертвами такой изматывающей, на измор, тактики. Весной 1942 года, через сорок восемь часов после выхода из Бреста, Лориента или Сент-Назера, подлодки уже оставляли за спиной Бискайский залив и выходили в открытые воды Атлантики. В 1941 году некоторым из них удавалось, не погружаясь, пересекать Бискай даже при свете дня. Но уже в 1943 году такой путь занимал у них не меньше недели. Поскольку днем лодка была вынуждена находиться в погруженном состоянии, половину времени суток она шла с небольшой скоростью, а по ночам, хотя и могла всплывать, она была вынуждена, избегая радаров и уходя от преследователей, постоянно менять курс.
«U-516» все же удалось избежать всех этих бед. Наконец она пересекла Бискай и вышла на траверз берегов Испании. После напряжения недавних дней жизнь обрела более спокойный характер. Даже новички на борту, случалось, чихали, когда в рубку проникал свежий воздух, и удивленно смотрели на диск неба, усыпанного звездами, который виднелся в овальном проеме люка, пока лодка ритмично покачивалась на волнах.
Но многие из этих юнцов все еще маялись морской болезнью и, содрогаясь рвотными спазмами, лежали по койкам, мечтая лишь о смерти. Напичканные официальной пропагандой с ее сказками о могучих и мужественных воинах, громящих врагов, они и представить себе не могли, что война может иметь такой вид. Теперь деться им было некуда; они были пойманы и заточены в этом зловонном погребе, бок о бок с бесчувственными и безжалостными людьми, которые, казалось, стремились лишь к одному – пересекать море за морем, уходя все дальше и дальше от дома, вместо того чтобы спешить к уюту и безопасности земли.
Бедные парни испытывали несказанные душевные муки. Если бы только они могли удрать – просто выбраться на палубу и прыгнуть за борт! Но вместо этого они были заточены в этой глухой и вонючей железной трубе. И зачем только они вызвались добровольцами! Все их мысли стремились к далекому дому, к оставленным на берегу друзьям. Здесь у них друзей не было. Они были нагло обмануты. Их выманили из дому и бросили сюда, где их ждет жалкий и бессмысленный конец. Тех, кого продолжала корежить морская болезнь, освободили от всех обязанностей на борту, но остальным дел более чем хватало. Когда лодка оставила за кормой Азорские острова, командир и старший механик приступили к программе подготовки. Первый лейтенант и артиллерист взялись за матросов, а командой машинного отделения отдельно занимался старший механик. Затем всему экипажу объявлялась учебная боевая тревога; например, с мостика слышалось: «Воздух!» Лодка уходила на полной скорости, рулевой крепко держал штурвал, а артиллерийский расчет расчехлял пушки. И тут внезапно командир приказывал: «Срочное погружение!» Все, кто был на верхней палубе, стремительно ныряли в люк, который тут же задраивался. Открыты клапаны балластных цистерн, и лодка с легким дифферентом на нос уходит под воду. Сначала на небольшую глубину, а затем все глубже и глубже; вахтенный механик выравнивал ее, перекладывал рули, и лодка начинала набирать скорость под электромоторами, после чего снова всплывала.
В одну из ночей, когда «U-516» прокладывала путь среди зыбей срединной Атлантики, она поймала сообщение от адмирала Деница. Командир получил приказ продолжать движение к Панамскому каналу, где он, приступив к патрулированию в районе Колона, получал свободу действий.
К тому времени лодка была в море уже шесть недель – в первые дни войны это считалось долгим патрулированием, но сейчас, в 1943 году, этого времени еле хватало, чтобы выйти к месту активных действий. За это время молодежь на борту стала оправляться и проявлять какой-то интерес к своему окружению. Они начали понимать, что в пределах лодки для них открывается новая жизнь, они все реже и реже оглядывались на тот мир, что оставили у себя за спиной. Здесь, в этом скученном пространстве, каждому из них нашлось нужное дело, и по мере того, как, исполняя свои обязанности, они проникались чувством ответственности, молодые моряки забывали сетовать на судьбу.
Слегка сменив курс, «U-516» двинулась на юго-запад. Через несколько дней ей предстояло пройти проливом Доминика на Карибских островах.
По ночам в этих местах можно было оставаться на поверхности от восьми до десяти часов, и команда машинного отделения по очереди, по четыре человека, пользовалась этим – стоя под открытым люком рубки, они позволяли прохладному ветерку овевать их лица. В такие минуты они завидовали вахтенным, которые под куполом бескрайнего неба наблюдали за далеким горизонтом. Сами они, едва только ступив на борт лодки, попрощались с внешним миром и теперь месяцами жили лишь в окружении своих машин и механизмов, в тусклом искусственном свете, вдыхая всепроникающие запахи дизельного топлива.
С 1943 года подводники начали чувствовать, что они не просто изолированы, а отрезаны от нормального мира. В каком бы месте семи морей они ни поднимались на поверхность, тут же превращались в добычу, которую гнали и травили до самой смерти. Поэтому они обретали особую ментальность – они называли ее психологией таксы: пресмыкаясь, ползти на брюхе, в то же время ловя момент огрызнуться на своих преследователей, чтобы они побаивались подводников. Поэтому они одновременно опасались погони и в то же время гордились своим положением.
После пятой недели пребывания в море свежие припасы подошли к концу, и экипажу «U-516» пришлось перейти на консервы. Теперь, в сущности, все – хлеб, картошка, овощи, мясо, яйца, замороженная пища – извлекалось из жестяных банок.
Пока жалоб не поступало, но вот уже несколько дней по лодке расползался какой-то странный запах, отличавшийся от привычных. Похоже, он шел откуда-то из машинного отделения. Там хранились запасы консервов, и, когда запахи превратились в зловоние, пришло время выяснить, что происходит. Было решено обыскать все закоулки на лодке. Необходимость таскать и перетаскивать с места на место все
