самый большой трофей войны. Москва возглавила это движение, и император в своем манифесте, выпущенном вскоре после отзыва послов из Константинополя, объявил своему народу: «Вероломное нападение Турции только подготавливает почву для решения исторической задачи, завещанной нам нашими дедами на берегах Черного моря».
В это время мы вели с Россией переговоры по вопросу Персии. Мы не выдвигали никаких возражений против постоянного присутствия русских войск в Азербайджане с целью поддержания порядка и их проходе через Персию в случае, если эта страна подвергнется нападению со стороны Турции. Но мы не хотели, чтобы Россия нарушила нейтралитет Персии, как это сделала Германия в Бельгии. Однако британское правительство должно было учитывать новые реалии, сложившиеся в результате вступления Турции в войну, и в определенной степени удовлетворить давние стремления русского народа. Поэтому мне поручили проинформировать российское правительство, что в случае победы над Германией судьба Константинополя и проливов может быть решена в соответствии с потребностями России. Хотя в ответ на это сообщение Сазонов в самых теплых выражениях выразил свою признательность, оно все-таки звучало недостаточно конкретно, чтобы полностью удовлетворить российское правительство. В течение зимних месяцев это движение набирало силу, и завуалированные намеки министров на блестящее будущее, открывающееся перед Россией на берегах Черного моря, встретили в Думе горячим одобрением. В начале марта Сазонов говорил мне и французскому послу о чувствах, которые вопрос о Константинополе пробудил у населения всей страны, и о необходимости его окончательного решения. Император, сказал он, считает, что после всех жертв, которые он потребовал от своего народа, он не может больше медлить с получением от своих союзников ясно выраженного согласия на включение Константинополя в состав Российской империи, если война будет выиграна.
18 марта мне было поручено сообщить лично императору, что британское правительство готово дать ему такое согласие на известных условиях. Хотя и не формулируя пока все пожелания, оно только настаивает на пересмотре англо-российского соглашения от 1907 года [по Персии] и признании нейтральной зоны британской сферой влияния. Что касается Константинополя, оно бы хотело поставить условием свободное использование проливов торговыми судами и беспошлинный порт для товаров, вывозимых из всех причерноморских территорий, не входящих в состав Российской империи. Кроме того, Россия должна сделать все от нее зависящее, чтобы способствовать вступлению Румынии и Болгарии в войну против Турции и союзников.
Поскольку император на следующее утро отправлялся на фронт, Сазонов любезно устроил так, чтобы я сопровождал его в Царское Село и был принят одновременно с ним сегодня вечером.
Император принял нас в своем кабинете и после нескольких приветственных слов спросил меня: «У вас ко мне какое-то сообщение?» Я ответил, что мне поручено передать послание, которое, как я надеялся, ему будет так же приятно получить, как мне передавать, а именно: британское правительство согласилось на осуществление извечной российской мечты касательно Константинополя и проливов на условиях, которые не вызовут у него особых возражений. Затем я перечислил эти условия. Поручив мне передать его горячую благодарность британскому правительству, император спросил меня, каковы существующие договоренности относительно нейтральной зоны. Я в общих чертах описал суть этих соглашений, добавив, что включение нейтральной зоны в сферу британских интересов устранит источник постоянных трений между нашими двумя правительствами и ознаменует собой огромный шаг в направлении окончательного и мирного решения персидского вопроса. Поскольку император все еще колебался, я осмелился ему заметить, что, если бы я год назад предложил ему Константинополь в обмен на обещание России исключить нейтральную зону из сферы своих интересов, я бы не сомневался, каков будет ответ его величества.
Император засмеялся и сказал, что я абсолютно прав. Когда я спросил, могу ли я сообщить своему правительству, что его величество дал принципиальное согласие на эти условия, Сазонов вмешался в разговор, заметив, что за это России должна быть предоставлена полная свобода действий в ее зоне влияния. Не потому, объяснил он, что Россия собирается аннексировать Северную Персию, но потому что ей хочется положить конец представлениям, которые мы постоянно делаем относительно ее действий в этом регионе. Я ответил, что у нас тоже нет желания аннексировать нейтральную зону и что мы, напротив, стремимся обеспечить целостность Персии. Но добиться этой цели будет легче, если, как это будет при новом договоре, честолюбивые русские консулы лишатся возможности проводить наступательную политику, которая противоречит устремлениям их правительства. В то же время русские и британские представители в Тегеране могут выработать соглашение, согласно которому Россия получит достаточную свободу действий в своей зоне без ущерба для независимости Персии. Затем, повернувшись к императору, я сказал, что после войны Россия и Великобритания станут двумя наиболее могущественными империями в мире. Решение персидского вопроса устранит последний источник разногласий между ними, что послужит гарантией прочного мира во всем мире. Император был всей душой согласен. Его величество поручил мне передать, что в общем и целом он готов принять наши условия.
Остальную часть аудиенции посвятили обсуждению претензий Италии на территориальные компенсации в Далмации и на Адриатике. Взяв атлас, император следил за докладом Сазонова, находя на карте положение каждого упомянутого города или области с быстротой, которая меня удивила. Переговоры с Италией осложнялись тем, что многие ее требования вступали в противоречие с пожеланиями Сербии. Это был старый вопрос общеславянских интересов, и в России существовала сильная партия, куда входили такие влиятельные люди, как великий князь Николай, противившаяся принятию требований Италии. Они заявляли, что Россия не может позволить Италии занять такое положение на Адриатике, которое фактически поставило бы Сербию в вассальную зависимость, и что, если пожелания Сербии не будут удовлетворены, в ближайшем будущем мы столкнемся с новыми трудностями, если не с новой войной. С учетом жизненной необходимости добиться вступления Италии в войну я постарался преодолеть эти возражения и убедить российское правительство пойти на необходимые уступки. К счастью, Сазонов был человеком слишком широкого ума, чтобы чрезмерно настаивать на этих позициях, и, подчинив особые интересы России общим интересам союзников, он полностью принял соглашение, по которому Италия 23 мая вступила в войну.
В то же самое время шли переговоры с Румынией, Грецией и Болгарией, и поначалу высказывания господина Братиано позволяли нам надеяться, что Румыния вскоре последует примеру Италии. Хотя она и знала, что Италия вот-вот объявит войну Австрии, но все же упустила благоприятную возможность весной 1915 года, когда русская армия удерживала наиболее важные высоты в Карпатах и когда ее взаимодействие с русскими могло спасти ситуацию. Теперь военное счастье было на стороне Германии, и чем дальше отступали русские, тем меньше у нее было желания бросать вызов противостоящим нам державам.
Но даже если оставить в стороне военный вопрос, переговоры о политическом соглашении, которое стало бы ценой за вмешательство Румынии, затянулись на долгие месяцы. Братиано требовал, чтобы будущая граница прошла по Пруту и Тиссе, что означало включение в состав Румынии Буковины и Баната. Россия решительно возражала против передачи Румынии всей Буковины, поскольку это противоречило национальным интересам, и в то же время ни она, ни ее союзники не считали разумным расширять территорию Румынии до самых ворот Белграда, передавая ей Банат. Но необходимость – суровый учитель, и мы не могли рисковать тем, что Румыния позволит немцам перевозить военные грузы в Турцию через свою территорию. Сазонов сначала согласился на передачу ей основной части Буковины, а затем, идя навстречу пожеланиям союзников, снял свои возражения и по вопросу о Банате. Сэр Эдвард Грей предложил особо оговорить, что последние уступки возможны при определенных условиях, включающих гарантию интересов Сербии и защиту ее столицы, а также соглашение, что союзные державы компенсируют Сербии ее потери, позволив ей объединиться с Хорватией в случае, если последняя согласится. Сазонов впоследствии выдвинул условие, что Румыния должна вступить в войну не позднее чем через пять недель. Братиано отклонил это требование. Он был согласен подписать политическое соглашение на приведенных выше основаниях, но настаивал, что конкретная дата начала военных действий должна зависеть от военного положения и от условий, зафиксированных военной конвенцией.
Действительно, военное положение в конце июля сложилось такое, что Братиано был, вероятно, прав, когда говорил, что, выступи Румыния тогда, это обернулось бы для нее катастрофой. Дело обстояло бы совсем по-другому, если бы сумели заручиться поддержкой Болгарии: ее вмешательство настолько улучшило бы положение, что Румыния, возможно, отважилась бы рискнуть. С другой стороны, уверенность в сотрудничестве Румынии сильно облегчила бы наши переговоры с Болгарией. Но, по замечанию Сазонова,
