прочитанного нами заявления, которое может возникнуть у других. Нынешняя война, продолжил он, это война народов, а не правительств, и в ходе этой войны русский народ принес неисчислимые жертвы. Царский режим оставил страну в плачевном состоянии полного беспорядка, и было бы лучше, если бы союзники меньше считались с чувствами императорского правительства и чаще требовали бы от него ответа за его прегрешения. После революции у них также возникли сомнения, стоит ли продолжать военные поставки в Россию. Между союзниками, продолжил он, должно быть полное единство: у них общие интересы и отступничество кого-то одного будет гибельным для всех. Политика должна быть последовательной, и, несмотря на все трудности, Россия твердо намерена довести войну до конца. Сегодня вечером он уезжает на фронт, чтобы немедленно начать работу по реорганизации армии. В заключение он напомнил нам, что Россия по-прежнему остается великой державой.
Едва только Терещенко закончил переводить последнее предложение, Керенский поднялся и сделал знак рукой, означающий, что встреча закончена. Торопливо пожав нам руки, он направился к двери. Поскольку мне надо было отдать ему некоторые документы, то я последовал за ним, и, объяснив ему их содержание, я сказал, что наши действия вызваны одним только желанием укрепить его позицию и что я хотел бы, чтобы он это понимал.
Керенский всегда любил театральные эффекты и, очевидно, хотел подчеркнуть свое неудовольствие той наполеоновской манерой, с которой он нас отпустил. Когда, позже, я заметил Терещенко, что Керенскому не стоит обращаться с союзными послами так по-кавалерийски, он сказал, что Керенский был очень расстроен из-за того, что мы делаем подобные представления как раз в тот момент, когда он изо всех сил старается действовать так, как мы от него требуем. Далее он сказал, что Керенский сразу же после нашей встречи посетил посла Соединенных Штатов и поблагодарил за то, что его с нами не было. Впоследствии Набоков получил указание заявить мистеру Балфуру официальный протест по поводу нашей совместной ноты, в то время как письмо Керенского мистеру Ллойд Джорджу, в котором он описывал военную ситуацию, было задержано. Когда Терещенко сказал мне об этом, я заметил, что если Керенский хочет таким образом наказать нашего премьер-министра за шаг, вполне объяснимый серьезностью момента, то он ведет себя просто по-детски. Мистер Ллойд Джордж, добавил я, вне всякого сомнения, не станет обращать внимания на его обиды. Письмо было отправлено несколько дней спустя.
В середине октября немцы произвели морскую демонстрацию у островов Даго и Эзель[98] и высадили последний десант количеством 12 тысяч человек. Вследствие этого российское правительство обратилось к нам с просьбой послать наш флот на Балтику, однако в силу очевидных причин мы не могли удовлетворить их запросы. Следующие выдержки из моего дневника передают суть разговоров, которые состоялись у меня по этому поводу с Терещенко и Керенским.
«Указав на то, что морская демонстрация в Скагерраке будет больше способствовать отвлечению сил противника, чем любые шаги, которые мы можем предпринять в Северном море, Терещенко сказал, что испытывал сильную неловкость, обращаясь к нам с просьбой о помощи в то время, когда Россия не прилагает никаких усилий для собственного спасения. Единственное, что придало ему смелости для этого шага, – это доблестное сопротивление, оказанное русским флотом значительно превосходящим силам противника.
Я ответил, что, хотя и отдаю должное доблести, которую проявили корабли, участвовавшие в последнем сражении, России не следует рассчитывать на то, что мы пожертвуем своим флотом, в то время как ее армия, численно превосходя противника, не делает ничего, чтобы остановить немецкое наступление.
Во время нашей беседы Терещенко сказал, что должен выступить перед Временным правительством с речью, в которой он предполагает дать оценку той роли, которую Россия сыграла в войне. Он намерен заявить, что Франция, по его убеждению, никогда не забудет, что Россия принесла в жертву 300 тысяч человек, чтобы спасти Париж, и что Италия будет с благодарностью помнить, как вражеский напор на ее фронте был ослаблен крупномасштабным наступлением Брусилова. Он надеялся, что сможет добавить, что Россия, в свою очередь, никогда не забудет помощи, оказанной британским флотом, когда ее собственному флоту грозила гибель.
Я сказал Керенскому, с которым увиделся в тот же день, что, если наш флот, как уже объяснил адмирал Стенли начальнику Главного морского штаба, войдет в Балтийское море, немецкий флот сразу же отойдет в Кильский канал, и, поскольку немцы могут закрыть нам выход, затопив несколько кораблей, мы окажемся в ловушке.
Хотя и выразив удовлетворение от планируемого нами отвлекающего маневра в Северном море, Керенский не мог скрыть своего разочарования. Он лично понимает наше положение, сказал он, но это трудно объяснить постоянно растущему числу людей, которые все время жалуются, что союзники повернулись к России спиной. В определенных кругах даже возникло опасение, что союзники планируют заключить мир за счет России. Я ответил, что мы категорически отвергли это обвинение и он может быть уверен, что мы никогда не покинем Россию, если она сама не отвернется от нас. Заключить мир за ее счет было бы для нас равносильно самоубийству. Однако нельзя рассчитывать, что мы станем поставлять ей в больших количествах военное снаряжение, пока у нас не будет уверенности, что оно будет применено с пользой. В ответ на выраженное им опасение, что как в Англии, так и во Франции существуют сильные антироссийские настроения, я сказал, что хотя британское общество с пониманием относится к тем трудностям, которые переживает сейчас Россия, но после падения Риги нет ничего удивительного в том, что оно оставило всякую надежду на ее дальнейшее активное участие в войне. Более того, раздражение, которое оно может испытывать, вызвано тем, что российская армия бессмысленно разрушена теми, кто боится, что ее можно использовать против революции. Керенский ответил, что, если бы не выступление Корнилова, дисциплина была бы уже восстановлена, а теперь всю работу приходится начинать заново. Я заметил, что мы высоко ценим его усилия, направленные на то, чтобы вдохнуть новую жизнь в армию, и я верю, что он все еще может это сделать. Однако времени на полумеры уже не остается, и железная дисциплина, о которой он так часто говорил, должна быть установлена любой ценой. Большевизм – это корень всех зол, от которых страдает Россия, и если он его уничтожит, то войдет в историю не только как лидер революции, но и как спаситель своей родины. Керенский признал справедливость моих слов, но возразил, что он может сделать это лишь в случае, если большевики поднимут вооруженное восстание, спровоцировав тем самым вмешательство правительства. Поскольку он добавил, что они, вероятно, устроят восстание в ближайшие несколько недель, я выразил надежду, что в этот раз он не упустит возможности, как то случилось в июле».
Теперь я должен вернуться немного назад и возобновить рассказ о борьбе партий, происходившей на политической арене Петрограда. Незадолго до этого правительство Керенского рассматривало возможность создания консультативного органа, который мог бы создать ему моральную поддержку и в то же время служить буфером между ним и Советом. Московское государственное совещание не подходило для этой цели по своему составу, тогда как Демократическое совещание было порождением Совета. Но Предпарламент, или Совет республики,[99] созванный правительством в качестве предшественника Учредительного собрания, должен был, как полагало правительство, укрепить его позиции. Эта идея обсуждалась, пока заседало Демократическое совещание, затем она оформилась, и перед тем, как совещание разъехалось, было образовано ядро Предпарламента, куда было избрано 300 его делегатов, представлявших различные демократические группы, а впоследствии к ним добавилось 150 представителей так называемых буржуазных партий. Его функции никогда не были ясно определены, но правительство ясно дало понять, что никоим образом не считает себя ответственным перед ним и что он задумывался исключительно как консультативный орган.
Совет республики собрался 21 октября, и на открытии Керенский произнес речь, посвященную, главным образом, необходимости уже в следующем месяце созвать Учредительное собрание, восстановить боевой дух в армии и положить конец анархии. После того как председателем был выбран умеренный социалист Авксентьев, занимавший должность министра внутренних дел в одном из кабинетов Керенского, Троцкий обрушился на правительство с нападками и заявил, что максималисты никогда не будут сотрудничать ни с ним, ни с Советом республики. Затем он покинул заседание в сопровождении тридцати своих преданных сторонников. Первым обсуждался вопрос об эвакуации Петрограда, и сначала существовала некоторая надежда, что буржуазные и умеренно-социалистические группы будут работать сообща и образуют твердый блок против большевиков. Появление такого блока – единственное, что дало бы надежду избежать
