— Уехал? — Дженн изо всех сил старалась сдержать страх и гнев. — Что ты имеешь в виду? Куда уехал? С кем?
— Я не знаю куда. Он не сказал.
Финлей схватил Мику за плечи и встряхнул, чувствуя, как ледяные струйки паники растекаются по его телу.
— Проклятие, что с тобой такое? Это был... Нэш? Он захватил Эндрю? Он что-то с тобой сделал?
— Нэш? — Мика криво улыбнулся. — Клянусь богами, нет. Вы не понимаете. Я тоже не понимал... Но теперь...
— Мика, — угрожающе начала Дженн, — если ты мне не скажешь, где мой сын...
— Он в безопасности, — поспешно заверил ее Мика и добавил: — Его забрал Роберт.
На мгновение Финлею показалось, что он ослышался или по крайней мере не так понял: что за бессмыслица, не станет же Роберт похищать...
Руки Финлея упали, и он попятился, захлестнутый такой мощной волной ужаса и возбуждения, что он оказался не в состоянии думать, не то что говорить.
Роберт собирается использовать Эндрю.
О боги!
Финлей даже не сразу заметил какое-то движение: Дженн тянула Мику в лагерь, туда, где были их кони. Наконец очнувшись, Финлей вскинул руки.
— Подожди! Дженн, что ты делаешь?
— Что я делаю? — бросила Дженн; глаза ее сверкали. — Я собираюсь вернуть своего сына!
— Сына Роберта!
— Моего сына, Финлей! Роберт не может его забрать. Я собираюсь вернуть его! Я собираюсь помешать...
— Помешать чему? Помешать Роберту сделать то, что ты боишься сделать сама? — Финлей сделал шаг к ней, но поостерегся пытаться удержать на месте: Дженн буквально излучала страх и ярость. Стараясь говорить как можно более рассудительно, он продолжал: — Я ведь тебя предупреждал, еще когда Эндрю только родился.
— Прекрасно! Можешь мне не помогать. Я отправлюсь одна.
— Дженн! — На этот раз Финлей схватил ее за руку и развернул лицом к себе. — Ты же знаешь, что никогда не сумеешь их найти. Если Роберт не желает быть обнаруженным, это никому не удастся. Кровь Серинлета, прислушайся к голосу рассудка!
Дженн неподвижно стояла перед ним, судорожно хватая ртом воздух. Ее глаза говорили о ее чувствах более красноречиво, чем могли бы выразить слова. Потом наконец по щекам Дженн потекли слезы.
— Будь ты проклят! Проклят за то, что веришь ему! — Повернувшись к Мике, она бросила: — И будь ты проклят за то, что позволил захватить моего сына! Да ты, верно, еще и все разболтал? Ты всегда этого хотел!
— Нет. — Голос Мики выдал сжигающий его стыд. — Теперь Роберт не может об этом узнать.
Финлей недоуменно нахмурил брови.
— Не может узнать? Почему?
Мика еще какое-то время не поднимал глаз, потом расправил плечи.
— Невозможно, чтобы Роберт когда-нибудь согласился возвести собственного сына на трон Люсары. Ты наконец получила то, чего всегда добивалась, Дженн. Клянусь, что никогда не открою истины им обоим.
— Ты знал? — полный ужаса шепот Дженн прорезал ночную тьму. — Ты знал, что задумал Роберт? Так вот почему... О, милосердная Минея, только не говори мне, что именно поэтому... все эти годы ты оставался с Эндрю, присматривал за ним, охранял... потому что знал, что сделает Роберт.
Мика мужественно выдержал ее взгляд, но ничего не ответил. Повернувшись, он медленно двинулся в сторону лагеря, потом остановился и, не оборачиваясь, сказал:
— Мой отец умер, считая меня предателем. Хотя бы одному Роберт меня научил: я точно знаю, куда ведет меня путь чести. Что бы вы ни думали, я никогда от него не отступал, даже если и шел иногда непротоптанной дорогой.
С этими словами Мика растворился в ночных тенях, словно стал одной из них.
Эндрю неохотно открыл глаза, в которые бил яркий утренний свет. Моргая, он посмотрел на голубое небо, по которому тянулись легкие перистые облака. Несколько мгновений мальчик лежал неподвижно, но потом страх вернулся, и Эндрю окончательно проснулся.
Повернув голову налево, он не увидел ничего, кроме слабо дымящихся углей костра между камнями. Чудь дальше к молодой сосенке были привязаны две расседланные лошади, лениво жующие охапки зимней увядшей травы. Больше ни единого живого существа видно не было — Эндрю оказался в одиночестве.
Что он здесь делает? И почему его увезли, ничего не сообщив матери... или хотя бы Финлею?
И почему Мика...
Попытавшись сесть, Эндрю громко застонал. Руки его все еще оставались связаны, хотя веревка позволяла шевелить пальцами. Однако от любого движения все его тело начинало болеть. Опустив глаза,