вестибюль. По дороге к лифту мы увидели Гроувера, стоящего на коленях над раненым толстым сатиром.
- Леней! - сказал я.
На старого сатира было страшно смотреть. Его губы били синими. В животе было сломанное копьё, и его пушистые козлиные ноги были искривлены под неестественным углом.
Он пытался сосредоточиться на нас, но не думаю, что видел нас.
- Гровер? - пробормотал он.
- Я здесь, Леней. - Гровер моргал, пытаясь сдержать слезы, несмотря на все ужасные вещи, которые Леней говорил о нём.
- Мы... Мы победили?
-Гм... да, - солгал Гровер. - Благодаря вам, Леней. Мы прогнали врага.
-Говорил же вам, - бормотал старый сатир. - Истинный лидер. Истинный...
Он закрыл свои глаза в последний раз.
Гроувер сглотнул. Он положил свою руку на лоб Ленея и проговорил древние благословления. Тело старого сатира таяло, пока всё, что от него осталось, стало крохотным деревцем и горсткой свежего грунта.
- Лавр, - трепетно произнёс Гровер. - Ох, счастливый старый козёл.
Он взял деревце в руки.
- Я... Я должен посадить его. На Олимпе, в садах.
- Мы как раз туда собирались, - сказал я. - Пойдем.
Легкая музыка играла, когда лифт поднимался. Я думал о первом разе, когда я посетил гору Олимп, еще когда мне было двенадцать лет. Аннабет и Гровера не было со мной тогда. Я был рад, что они были со мной сейчас. У меня было ощущение, что это может быть нашим последним совместным приключением.
- Перси, - сказала тихо Аннабет. - Ты был прав на счет Луки.
Это был первый раз, когда она говорила после смерти Силены Богард. Она все не сводила глаз с отметки этажей, поскольку они мигали волшебными номерами: 400, 450, 500.
Гровер и я переглянулись.
- Анабет,- сказал я. Я сожалею...
- Ты пытался сказать мне, - её голос дрожал, - Лука плохой. Я не верила тебе пока... пока я не услышала о том,как он использовал Силену. Теперь я поняла. Я надеюсь ты счастлив.
- Это не делает меня счастливым.
Она прислонила голову к стене лифта, чтобы не смотреть на меня.
Гровер баюкал свое лавровое деревце в руках.
- Что ж... конечно хорошо, быть снова вместе. Рассуждая. Почти погибнув. Страшно боясь. Ах, смотрите. Это наш этаж.
Двери звякнули, и мы ступили на воздушную дорогу.
Угнетение – не то слово, которое описывает Гору Олимп, но оно было более подходящим сейчас. Никакие огни не освещали жаровни. Окна были темными. Улицы были оставлены, и двери были забаррикадированы. Единственное движение было в парках, которые были устроены как полевые больницы. Вилл Солас и другие из детей Аполлона суетились вокруг, заботясь о раненых. Наяды и дриады пытались помочь, используя волшебные песни природы, чтобы излечить ожоги и отравления.
Когда Гровер посадил лавровое деревце, Аннабет и я пошли вокруг в попытке развеселить раненых. Я прошел сатира со сломанной ногой, полубога, который был перевязан с головы до ног, и тело, покрытое золотым похоронным саваном домика Аполлона. Я не знаю, кто был под ним. Я не хочу это выяснять.
Мое сердце будто налилось свинцом, но мы попытались найти положительные темы для разговора.
- Ты поправишься и будешь бить титанов в кратчайшие сроки! - сказал я одному из лагерных ребят.
- Ты великолепно выглядишь, - сказала другому лагерцу Аннабет.
- Линеус превратился в куст! - сообщил Гровер стонущему сатиру.
Я нашел сына Диониса Поллукса, прислонившегося к дереву. Он сломал руку, но в остальном он был в порядке.
- Я всё еще могу сражаться другой рукой,- сказал он, стиснув зубы.
- Нет,-сказал я. - Ты сделал достаточно. Я хочу, чтобы ты остался здесь и помог раненым.
- Но...
- Обещай мне, что останешься в безопасности, - сказал я. - Хорошо? Личный интерес.
Он неуверенно нахмурился. Не было похоже, чтобы мы были хорошими друзьями, или что-нибудь в этом роде, но я не буду рассказывать ему, что это просьба его отца. Это бы просто смутило его. Наконец, он обещал, и когда он снова сел, я мог бы сказать, что ему, в каком-то роде, стало легче.
Аннабет, Гровер, и я пошли в сторону дворца. Вот куда направляется Кронос. Как только он поднимется на лифте - я не сомневаюсь, что он это сделает, так или иначе, - он уничтожит тронный зал, центр власти богов.
Бронзовые двери, скрипя, открылись. Наши шаги отзывались эхом на мраморном полу. Созвездия на потолке большого зала мерцали холодом. Очаг светился тускло-красным. Гестия, выглядевшая как маленькая девочка в коричневой одежде, склонялась к нему, дрожа. Офиотавр плавал печально в своей водной сфере. Он издал нерешительное мычание, когда увидел меня.
В свете костра, троны отбрасывали зловещие тени, как цепкие руки.
У подножия трона Зевса, глядя на звезды, стояла Рэйчел Элизабет Дэр. Она держала греческую керамическую вазу.
- Рэйчел? - сказал я. - Гм, что ты делаешь с этим?
Она сосредоточила внимание на мне, как будто очнувшись от сна.
- Я нашла его. Это сосуд Пандоры, не так ли?
Ее глаза были ярче, чем обычно, и у меня было плохое воспоминание о заплесневелых бутербродов и подгоревшем печенье.
- Пожалуйста, положи вазу, - сказал я.
-Я вижу, Надежда внутри нее.
Рейчел провела рукой по керамической конструкции.
-Такая хрупкая.
-Рейчел.
Мой голос, казалось, вернул её к реальности. Она протянула мне вазу, и я взял его. Чувствовалось, что глина была холодная, как лед.
-Гровер, - пробормотала Аннабет. - Давай разведаем вокруг дворца. Может быть, мы сможем найти несколько дополнительных греческих огней Гефеста или ловушки.
- Но...
Анабет толкнула его локтем.
- Правильно! - завизжал он. - Я люблю ловушки!
Она вытащила его из тронного зала.
Перед огнем Гестия жалась в своей одежде, раскачиваясь взад и вперед.
- Идем, - сказал я Рейчел. - Я хочу познакомить тебя кое с кем.
Мы сели рядом с богиней.
- Леди Гестия, - сказал я.
- Привет, Перси Джексон, - пробормотала богиня. - Становится холоднее. Труднее поддерживать огонь.
- Я знаю, - сказал я, - титаны близко.
Гестия сосредоточилась на Рэйчел.
- Привет, дорогая. Ты наконец пришла к нашему очагу.
Рэйчел моргнула.
- Вы ждете меня?
Гестия взяла ее за руки, и угли засветились. Я увидел картинки в огне - моя мать, Пол и я на кухне за
