словно меня ненавидят.
Рыдания девушки становились сильнее и громче, от них начало трястись все ее маленькое тело. Затем они перешли в прерывистые, частые вздохи и мучительную икоту, плечи и голова Маргарет судорожно дергались.
Стюарт и Генриетта бросились к ней на помощь, они предлагали ей воды или влажный носовой платок на шею, нашептывали что-то успокаивающее.
Но тут дверь распахнулась и по полу загромыхали шаги Занзи. Она без труда оттолкнула Стюарта в сторону и заключила Маргарет в свои могучие объятия.
– Я же говорила, что вам нельзя расстраиваться, – певуче зарокотала она. – Бедная моя, слабенькая малышка. Идите к своей мамочке, идите к Занзи. – Она привычно прижала голову вздрагивающей от рыданий Маргарет к своей груди и окинула присутствующих свирепым взглядом. – Я знаю, как ей помочь, – рявкнула она. – Оставьте ее в покое.
Она подняла Маргарет со стула и, обвив своей огромной рукой за талию, вывела из комнаты. Стюарт поплелся следом.
Генриетта откинулась на стуле и почувствовала затылком холод его высокой спинки.
– Билли, мисс Хойт, мне очень жаль. Боюсь, обед получился неудачный.
Сьюзен торопливо проглотила несколько ложек десерта.
– В жизни ничего не ела вкуснее этого кобблера, – сказала она. – И никогда ничего не видела красивее вашего дома. И теперь, раз уж мне удалось покончить с десертом и ничего не сломать, я могу вам признаться: такого изысканного приема я себе даже представить не могла. Не будете ли вы любезны спросить для меня рецепт вашего яблочного кобблера у своей поварихи? И могу ли я пойти в сад посмотреть, как растут ваши розы?
Этим же вечером Билли спросил Сьюзен, согласится ли она стать его женой. Она сразу же ответила «да». Сьюзен Хойт никогда не играла ни чужими, ни своими чувствами.
6
В конце концов Энсон убедил Генриетту сдаться.
– Он напомнил мне, что Маргарет недавно исполнилось шестнадцать, – объяснила она Билли. – Дети в этом возрасте носят глубокий траур только шесть месяцев, так что Маргарет и вправду может ходить в белом с черной каймой. Он тоже очень молод и поэтому, я думаю, понимает чувства Маргарет лучше, чем я.
Конечно, ни о балах, ни о званых вечерах речи быть не может. Этот сезон в городе пройдет без Трэддов. Но, как правильно сказал Энсон, охоту в День Благодарения его отец любил больше всего на свете. Мы устраивали ее каждый год, с тех пор как переехали сюда в восемьдесят седьмом. Если мы сохраним эту традицию, это будет своего рода дань памяти судье. Я не буду особенно показываться на людях. На барбекю Маргарет будет играть роль хозяйки дома. И мы пригласим куда меньше народу, чем обычно. Только молодежь. Барони теперь принадлежит Стюарту. Гости будут из числа его друзей… – Голос у нее внезапно сорвался. Она выглядела встревоженной. – Как вы считаете, Билли, я была не права?
– Нет, мэм, я так не считаю. Генриетта покачала головой:
– Мне до сих пор никогда не приходилось принимать решений. Судья всегда знал, что делать. Мне так его не хватает. Ну что ж, решено, – сказала она. – Охота в День Благодарения состоится. Есть ли какая- нибудь надежда, что Сьюзен к нам выберется? Я была бы счастлива ее увидеть.
– Мне бы этого хотелось, но я знаю, что она не сможет. У нее много хлопот, ей надо все подготовить к свадьбе. До января не так уж далеко.
– Я очень рада за вас, Билли. Она чудесная девушка. Когда будете писать ей, напишите, что в День Благодарения мне будет ее не хватать.
Сьюзен порадовала обоих, сообщив, что охотно приедет. Приготовления к свадьбе потерпят несколько дней. Она приехала во вторник и всю среду помогала Генриетте следить, как копают яму для барбекю и устанавливают длинные столы на лужайке; еще Сьюзен пересчитывала дюжины тарелок и салфеток, помогая их составлять и складывать, проверяла запасы пряностей и нюхала соус для барбекю, который, булькая, томился на плите у Хлои. Маргарет, пританцовывая, прыгала вокруг них, она всем мешала, но ее радость и возбуждение передавались окружающим, и за это ей прощали ее неумелость.
Когда стемнело, пошел холодный дождь.
– Похоже на то, что никто завтра не придет, – сказала Сьюзен, обращаясь к Билли. – У Маргарет будет очередной приступ, и я боюсь, что дам ей пощечину.
Мимо них торопливо прошла Генриетта, она подгоняла четырех негритят, которые, балансируя, несли неудобную связку длинных палок и парусину.
– Эй, вы двое, – окликнула она, – не стойте там на холоде, да еще с таким унылым видом. Плохая погода случалась у нас и раньше. Мы просто сделаем навес над ямой, чтобы не заливало огонь, и поставим в холле еще несколько столов на случай, если придется есть в помещении. Идите в дом, а то простудитесь и умрете.
Дождь прекратился перед самым рассветом, как раз когда начали собираться охотники. Дамы должны были приехать позже, незадолго до полудня, чтобы встретить их, когда они вернутся с добычей. Начало дня было не женским временем, оно было предназначено для того, чтобы проламываться сквозь чащу к месту засады, пить виски, сыпать проклятьями, дрожать от холода и с нетерпением ждать, когда же наконец промелькнут оленьи рога, а потом заряжать, целиться и стрелять; время быть охотником, время быть мужчиной.
Билли приехал верхом, с ним было еще четверо юношей, тоже конных, которых он нагнал по дороге. Он улыбнулся Стюарту, подошел к хохочущей компании охотников, взял стаканчик с подноса, который держал Герклис. Виски, обжигая, покатилось по горлу. Он не охотился, он не хотел убивать. Но ему нравилось быть здесь, дышать туманом и сыростью, слышать только низкие голоса, нравилось быть своим в атмосфере грубоватых шуток и мужского товарищества.
– Преподобный, еще стаканчик?
