было бы некрасиво. – И мистер Бенджамен оглушительно расхохотался. – Что на меня нашло, не знаю, я, видно, просто ворон считал. Эта девчушка продала мне мебель, которую я в глаза не видел, за деньги, которые мне едва ли удалось бы содрать даже с самого зеленого туриста. А потом она заявила, что «окажет мне услугу, избавив меня от вон того круглого стола». Она прислала за ним повозку еще до того, как я успел снять ботинки. Я получил огромное удовольствие. Это была самая забавная сделка в моей жизни.
Стол установили в середине подвала, на месте пересечения двух широких холлов. Его столешницей был огромный, белого мрамора, круг футов восьми в диаметре, ее поддерживала тумба из темного ореха. В тени мраморной плиты дерево казалось черным. Когда Маргарет увидела этот стол на фоне черно-белого пола, она окончательно сдалась. Теперь все решения по отделке квартиры Пегги могла принимать самостоятельно.
Работники считали, что Маргарет слишком требовательна. Когда ими стала распоряжаться Пегги, они поняли, что до сих пор еще очень легко отделывались.
Четырнадцатого сентября дом был готов к заселению.
20
Гарден, одетая в новое платье, прощалась со своими друзьями в поселке. На Гарден было серое хлопчатобумажное платье с круглым белым воротником и белыми манжетами на длинных рукавах. От квадратной кокетки отходили длинные складки, аккуратно уложенные под черным поясом на бедрах. На девочке были черные чулки и башмачки с пуговицами сбоку. Для ребенка ее возраста это было вполне подходящее траурное платье. И в нем можно было ходить в школу. Гарден очень берегла платье – Занзи предупредила ее, что носить его придется долго.
Личико у Гарден сильно распухло. Она проплакала целую ночь. Но к утру она уже выплакала все слезы и теперь смогла взять себя в руки. Взрослые и старшие дети, так же как Гарден, вели себя сдержанно и с достоинством. Это было торжественное и печальное событие в жизни поселка. После того как Гарден попрощалась со всеми – кого-то обняла, а кому-то просто пожала руку, – Реба сказала, что девочке нужно еще кое-кого увидеть.
– Мамаша Пэнси хочет сказать тебе «до свидания», – объяснила Реба, понизив голос.
За те семь лет, которые Гарден провела в поселке, Пэнси ни разу не впустила ее к себе в дом. Даже теперь, прикованная к постели, Пэнси оставалась матриархом, она была правительницей негров из Барони. Ее слова были приказом, а приход к ней Гарден – кульминацией этого дня.
Девочка поняла, что произойдет нечто важное. Для Гарден мамаша Пэнси была легендой, ее окутывала тайна, и теперь покровы тайны должны были упасть. Гарден почувствовала себя очень взрослой. Оставив провожатых позади, она сделала последний шаг на ступеньку заветной хижины и открыла голубую дверь.
Лучи солнца, падавшие сквозь дверной проем, освещали комнату только до половины, ставни на окнах были закрыты. Гарден зажмурила глаза, потом широко раскрыла, чтобы поскорее привыкнуть к неожиданной темноте.
Масляная лампа коптила на столе возле огромной постели. Она освещала белоснежное постельное белье и белые как снег волосы иссохшей старухи, которая полусидела, откинувшись на большие белые подушки. Она была в белой ночной рубахе, шею обвивала нитка блестящих голубых бус.
Гарден сделала реверанс.
– Подойди сюда, детка. – Голос у Пэнси был надтреснутый, но все еще сильный. Она протянула руку, похожую на когтистую птичью лапу, от старости кожа у нее была пепельной.
Гарден приблизилась к постели. Своей детской ручонкой сжала сухую старушечью кисть.
– Мое старое сердце радуется, дитя, что ты уезжаешь отсюда. Трэддам здесь не место, никому из них. Я знаю, что у тебя на душе горе, но помни, что тебе сказала старая Пэнси. – Другой, свободной, рукой Пэнси сделала знак, отгоняющий злых духов. – Ты уйдешь от проклятия. Подними лампу, я хочу на тебя посмотреть. Я слушала тебя все эти годы. Как ты смеялась и пела. Я всегда хотела тебя увидеть.
Гарден послушно поднесла светильник к лицу.
Пэнси рассмеялась кудахтающим смехом.
– У тебя полголовы от ангела, полголовы от дьявола. По правде сказать, вид у тебя такой, что только глаза вытаращишь. Поставь ее на место.
Гарден бережно опустила лампу на стол.
– Спой, – приказала Пэнси. – Спой про потоп и про Ноя.
Гарден вдохнула поглубже. Она была напугана, она боялась мамаши Пэнси, ее цепкой сухой руки и непонятных слов. Ей было страшно, что она сейчас запоет и голос ее зазвучит так же хрипло, как у лежащей на постели старухи. Но нужно было попытаться спеть.
Гарден замолчала. Ей показалось, что Пэнси спит. Но та разлепила морщинистые веки.
– Вот так, – прозвучал надтреснутый старушечий голос. – Теперь довольно. – Пэнси наконец выпустила руку девочки. – Пошарь у меня под подушкой. Там для тебя подарок. А потом иди. Я хочу дать отдых глазам.
Гарден с опаской просунула руку под край подушки, потом глубже. Старуха почти ничего не весила. От этого тоже делалось жутко. Пальцы девочки нащупали какие-то перья. Призвав на помощь всю свою храбрость, Гарден сжала пальцами мягкий комочек и вытащила его наружу. Она увидела белую веревочку из хлопка, фута два длиной, с узлом посередине; он удерживал вместе голубую, такую же, как у Пэнси на шее, бусину, какую-то крошечную кость и пучок черно-белых перьев дикой индейки.
– Охранит от беды, – пробормотала Пэнси. – Прощай. – Подбородок у нее опустился, обнажились беззубые десны, она начала всхрапывать.
Гарден выбежала за порог, на солнце.
Ребе было незачем спрашивать, что происходило в комнате, – она подслушивала, стоя у окна. Она крепко обняла Гарден за плечи и сказала:
