траве.
Ночевал Гест в одиночестве. И спал плохо. Грезился ему снег, глубокий, по самые подмышки, и холод, который, поднимаясь от стоп вверх, в камень оцепенил пах, затем пополз еще выше, в желудок, а когда уже грозил парализовать грудь и остановить дыхание, он углядел у края снежной равнины Аслауг, окликнул ее, но она увлеченно смеялась чему-то находящемуся вне его поля зрения, он позвал снова, проснулся от собственного крика, обнаружил, что весь мокрый от ног до пояса, и воспринял это как дурной знак.
Впрочем, звуки леса говорили ему, что ничего не случилось, и он вдруг сообразил, что лесные голоса стали для него такими же понятными и узнаваемыми, как гул водопада дома, на Хитарау, а потому встал, спустился к ручью, помылся и пошел на то место, где Тейтр резал заготовки для луков.
Он успел подметить, что все луки, сделанные ими до сих пор — в том числе и последний, самый красивый, — теряли силу, едва лишь натяжение превышало некий предел, будто упругость древесины стремительно убывала; ему пришло на ум, что, возможно, дело тут в форме заготовок.
Вырубив два побега, прямо под корень, Гест выровнял их по длине и с одного конца согнул дугой, потом вернулся в сарай, сделал на них зарубки и соединил, обмотав стык кожаным ремешком, так что получилась рукоятка, осталось только надеть тетиву, и лук готов, но с этим он решил подождать до прихода Тейтра.
Тот явился после полудня, мрачный, задумчивый и явно голодный. Гест полюбопытствовал, где он пропадал, однако вместо ответа Тейтр спросил, нет ли чего пожевать. Гест принес еду и сказал, что смастерил новый лук, для него. Тейтр, не отрываясь от еды, взглянул на его работу и буркнул, что никакой это не лук:
— На змею похоже.
Гест предложил ему надеть тетиву, причем арку гнуть не как обычно, а в противоположную сторону. Тейтр, вскинув голову, отказался наотрез: дескать, лук этот ему без надобности. Гест спорить не стал: пусть поест, а там, глядишь, и передумает. Ждать пришлось долго. Наконец Тейтр все ж таки взял лук, нехотя выполнил Гестовы указания и увидел, что согнутые концы распрямились и встали как надо, а тетива легла в зарубки. На пробу он оттянул ее, отпустил, оттянул еще раз, посильнее, и во все глаза уставился на Геста.
— Откуда ты это знаешь? — воскликнул он, оттягивая тетиву в полную силу, отпустил, и она откликнулась чистым звоном.
С громким смехом Тейтр повторил фокус. Потом развязал мешок и вытряхнул в траву двух зверьков с пушистыми хвостами и какие-то железки.
— Это вот, по-моему, белки. — Он ткнул ногой в одного из зверьков и с торжеством в голосе продолжил, подбирая железки: — А это — наконечники для стрел!
Гест взглянул на них — не плоские, а выкованные крестом, если смотреть с острия.
— Их называют жалом, — сказал Тейтр. — Они пробивают хоть кольчугу, хоть медвежью шкуру, был бы только надежный лук. Идем!
Он быстро зашагал в лес, к тому месту, где росли кусты с прочной древесиной, и велел Гесту резать заготовки для стрел, указывая, какие именно побеги годятся, — сам, однако, даже и не думал браться за нож. Позднее, когда они вернулись в сарай, Тейтр объяснил Гесту, как установить жало и накрепко примотать шнурком к древку. В конце концов он одобрил Гестову работу, взял новый лук, вышел на лужайку, насадил стрелу, до упора оттянул тетиву и выстрелил прямо вверх. Стрела исчезла в небесной вышине.
— Стань рядом со мной, — сказал Тейтр. — Ветра нет, и если стрела прямая, то упадет она в одном-двух локтях от нас. Ну а кривая может упасть где угодно.
— Если стрелял ты прямо вверх, — заметил Гест, не двигаясь с места.
Тейтр сердито покосился на него, а он продолжал:
— Не то ведь и стрелу потеряем, и жало.
На это Тейтр ехидно обронил, что потерять кривую стрелу, с жалом или без жала, беда невелика. И немедля расплылся в широкой улыбке — Гест-то начал поглядывать ввысь — и сказал, что, не будь стрела прямая, незачем было бы и стоять на том месте, где он, Тейтр, сейчас стоит, но стрелял он как надо, по- другому не умеет, и стрела была прямая, ведь сделал ее Гест.
Тут Гест все ж таки быстро стал с ним рядом, и тотчас чуть впереди в траве послышался тихий шорох. Тейтр рассмеялся, поднял стрелу, обтер ее и сказал, что теперь Гесту надобно нарезать побольше струн для тетивы, сам же он перемотает рукоятку, а то она малость дает слабину.
Гест старательно отрезал длинную, тонкую полоску кожи. Тейтр принес миску воды, положил туда полоску, срезал обмотку и уважительно покачал головой, увидев идеально ровный стык плеч лука на месте рукоятки, и принялся тщательно обматывать его сырой кожей, витки ложились тугой мягкой спиралью. Закончив, он поднял лук вверх и объявил, что в жизни не держал в руках такого красивого оружия.
Потом он положил лук на солнце, чтобы подсох, а Гест тем временем резал стрелы для остальных наконечников. Затем Тейтр одну за другой выстреливал их прямо вверх, и все они падали прямо к его ногам.
В ближайшие дни Тейтр подстрелил взрослого оленя и нескольких зайцев, а Гест — большую лесную птицу. Ночевали они под открытым небом, Тейтр все время смеялся и без устали нахваливал Гестову сноровку. Потом Гест предложил на пробу пострелять из другого положения.
— Держи лук более наклонно — сказал он. — Вот так или, наоборот, вот так, вообще вертикально.
Тейтр сделал как велено, промазал и буркнул, что не все Гестовы придумки одинаково удачны. Но Гест упросил его продолжать, и мало-помалу дело пошло на лад. Правда, настроение у Тейтра от этого не улучшилось, и он сызнова стал стрелять по-старому. Гест, однако, не отступался, стрелял, держа лук вертикально, и начал превосходить Тейтра меткостью. Тот сел, положил лук на колени, сказал, что Гест обидел его, и добавил:
— Хорошо, что ты маленький. — Долго он сидел так, потом со вздохом встал и начал стрелять на Гестов манер.
Наутро пошел дождь, впервые за все время, что они находились в Норвегии, и был он совершенно не похож на мелкую исландскую морось, тут лило как из ведра, целый день вода потоками хлестала с неба; ручей, возле которого они разбили лагерь, вышел из берегов, то и дело в воду обрушивались небольшие оползни. Все вокруг затянуло туманом, и, возвращаясь к сараю, они нигде не видели ни души, усадьба словно вымерла, поэтому Тейтр собирался запалить костер, чтобы просушить одежду. Но едва оба вошли в сарай, как услышали стук копыт и конское ржание, а потом голос Хельги — кормчий стоял у двери, в том же темно-красном купеческом платье, насквозь мокрый. Ему, сказал он, удалось разыскать Эйстейна сына Эйда, исландец внизу, в усадьбе.
Тейтр вышел на порог, пристально оглядел Хельги — словно одичавшее домашнее животное, которое необходимо заново приручить. И протянул ему лук. Хельги одобрительно осмотрел оружие, кивнул, но тотчас же показал свою искалеченную руку: дескать, такое оружие не для него. А затем сделал нетерпеливый жест в сторону усадьбы.
Однако Тейтр взял его за плечи и, глядя прямо в глаза, объявил, что Хельги может на него положиться. Так и сказал:
— Ты можешь на меня положиться.
Хельги вопросительно уставился на него, потом коротко бросил:
— Ладно.
Тейтр довольно кивнул и закинул лук на плечо.
Дома оказались куда больше, чем представлялось с горы, прочные, бревенчатые. Войдя в главный дом, они сперва миновали два помещения и только после этого попали в пиршественный зал. В первом помещении их встретил трэль, тот, что приносил еду, вынырнул откуда-то, как призрак, и попросил отдать оружие. Хельги оружия при себе не имел, Гест отдал свое без возражений, а вот Тейтр с луком расстаться не пожелал, вручил старику только стрелы.
