организаций, написала большую и подробную работу об австралийских аборигенах. В начале 1930-х годов в Харбине был опубликован первый мамин роман «От восемнадцати до сорока». Второй ее роман «Повесть об одной матери» вышел в 1938 году в Тяньцзине[ 2 ], а социологическое исследование «Мы и наши дети» увидело свет в 1939-м, незадолго до того, как они с отцом уехали в Австралию. Ее автобиография «Пути изгнания» была написана в 1961-м, никто о ней не знал, пока я не нашла рукопись в маминых бумагах через несколько лет после ее смерти.

Родители были жертвой бурной русской истории, как и многие их современники-эмигранты. Потеря столь огромной части интеллигенции навсегда останется трагедией России.

Чем старше я становилась, тем больше мы с мамой сближались. Мы обе любили природу, книги и музыку. Она была застенчивым человеком, не любящим показывать своих чувств. На примере ее терпеливой дисциплинированности я научилась устраивать свою жизнь. На ее же примере я научилась не влюбляться в красивых мужчин с авантюрной жилкой!

Мама умерла в Австралии в возрасте семидесяти пяти лет. Последние свои годы она прожила в покое и достатке. Я очень сожалею о том, что Вторая мировая война, а потом океан разлучили нас и что это случилось именно тогда, когда мы наконец-то стали настоящими друзьями. Я уехала из Китая в США в 1938 -м, родители переехали в Австралию в 1939-м. Шестнадцать лет спустя мама навестила меня в Вашингтоне, и это было своего рода шоком и для меня, и для нее. Годы наложили свой отпечаток, ей скоро должно было исполниться семьдесят, она казалась мне старухой, совсем не такой, какой я ее запомнила. Она же встретилась со взрослой дочерью, решительной, уверенной в себе женщиной с мужем-ученым и двумя американскими детьми. Трудно было переступить через годы разлуки и привыкнуть к новым реалиям, мы обе изменились за это время. Не знаю, насколько нам удалось восстановить прежнюю близость, но в нашей глубокой любви друг к другу сомневаться не приходится. Я завидую семьям моих друзей, оставшимся вместе, вместе стареющим и сохраняющим близость.

Когда мы с мамой вернулись в Москву от дяди Алексея, отец сказал нам, что завязал знакомство с одним очень высокопоставленным советским чиновником. Отец его вылечил, и тот обещал помочь ему получить место за границей.

В декабре 1925 года отец узнал, что в русской миссии в Китае освободилась должность медицинского работника. Он предпочел бы Европу, но все же это предложение принял. Отца назначили главным врачом центральной больницы в Харбине (в Маньчжурии), там он должен был проработать как минимум два года. После этого он мог ехать куда захочет. Благодетель отца, несомненно, шел на риск, устраивая такое дело. Нам очень повезло.

Маме было тяжело уезжать из Москвы. Она понимала, что вряд ли когда-либо вернется в Россию, вряд ли увидит сестру и других близких и друзей. Она боялась за них, боялась и собственного неизвестного будущего. На вокзале она потеряла обычное самообладание и не могла оторваться от сестры Аси, заливаясь слезами. Отец был самоуверен и настроен решительно, он предвкушал новые приключения.

Аграфена уехала за неделю до этого, и я горько плакала, прощаясь с ней. В те дни все члены семьи были нервные, напряжение висело в воздухе, и жалобы Аграфены на то, что ее «выбрасывают», поскольку она «состарилась и больше никому не нужна», наконец, вывели маму из себя. После тщетных попыток объяснить, почему она не может отправиться с нами в Харбин, мама попросила Аграфену уехать. Я помогала Аграфене собирать ее сундук, тот самый сундук, который сопровождал нас повсюду все годы войны и революции. Я помню, как мне, совсем еще маленькой, Аграфена показывала содержимое своего сундука: «Вот шаль, которую дала мне твоя прабабушка, когда мы уезжали из Воронежа ». И она с гордостью демонстрировала мне шаль, которую на моей памяти никогда не надевала... «А вот что твой отец привез мне, когда вернулся из-за границы»: брошка с камеей была аккуратно уложена в старенькую коробочку. Были там и мотки ниток, белье и даже отрезы шелковой тафты, которые дарили ей мои родители и из которых она так никогда ничего и не сшила.

Мне было грустно и стыдно, я думала о том, что она посвятила нам всю свою жизнь, всем для нас жертвовала, очень любила меня. Она простила мне мое «предательство», плача и целуя меня в последний раз. Я обещала ей всегда помнить, что «Господь — Пастырь мой и что правда Его вовеки». Она была права. Теперь, уже приближаясь к концу своего пребывания на земле, я знаю, что «Господь — Пастырь мой», и когда я стою в русской православной церкви, я чувствую себя «дома», в полной безопасности, и этим я обязана Аграфене, да будет мир праху ее.

Моя лучшая подруга Женя и я провели последнюю ночь в Москве вместе, почти не спали и клялись друг другу в вечной дружбе. Она твердо решила не плакать, но мы не выспались, нервное напряжение давало себя знать. На вокзале я чувствовала себя усталой и растерянной. Проводить меня пришли школьные друзья. Обнимая и целуя их на прощание, я вдруг осознала, как они мне близки и как мне не хочется от них уезжать. Они были моим миром, Москва была моим городом, и я должна была жить здесь, с ними, а не где- то еще. Кондуктор позвал всех в вагоны, люди стали занимать места в купе (это уже был не товарный вагон!). Поезд тронулся. Женя махала мне вслед, по ее щекам текли слезы. Тут всплакнула и я. Я уже тогда понимала, что мы прощаемся навсегда.

В 1984 году я снова оказалась в Москве. Я ничего не почувствовала к этому огромному, расползшемуся современному городу, возникшему перед моими глазами. Старых улочек не было, названия улиц изменились, все было застроено высотными домами, а люди выглядели угрюмыми, усталыми, озабоченными и преждевременно постаревшими. Посещение Большого театра только усилило разочарование. Опера Прокофьева показалась тяжеловесной, костюмы убогими, а большинство певцов страдали ожирением. Красная площадь в кино выглядит гораздо лучше, чем на самом деле. Может, и хорошо, что я не испытала той ностальгии, которая нередко охватывает изгнанников при встрече с потерянной родиной.

ГЛАВА 3 Харбин

Первое же утро в поезде после отъезда из Москвы принесло сюрпризы. Родители, я и сестра проснулись больными, с сильным головокружением. Еще хуже мы почувствовали себя, обнаружив, что ночью, пока мы спали, в наше купе кто-то влез и украл все наши деньги и ценности.

В то время советским гражданам, отправлявшимся за границу по делам службы, разрешалось вывозить определенную сумму денег и некоторые ценные вещи, все это регистрировалось в соответствующем государственном учреждении. Тот, кто обокрал наше купе, точно знал, что искать. Возможно даже, что все это произошло при участии проводника.

Мы спали так крепко, что ничего не слышали, что было странно, и мы решили, что этот крепкий сон и утреннее головокружение были вызваны каким-то снотворным. Позже мы слышали подобные истории и заключили, что советское правительство или по крайней мере отдельные приближенные к нему ничего не имели против воровства у собственных граждан. Наше восьмидневное путешествие по Транссибирской железной дороге в отдельном купе в некоторых отношениях оказалось труднее, чем переезд в Москву из Краснодара в товарном вагоне. Теперь мы полностью зависели от доброты и щедрости соседей по вагону, делившихся с нами своей едой, главным образом вареным мясом с черным хлебом, крутыми яйцами и холодной картошкой.

Мы пересекли Уральские горы, и за окнами вагона открылись захватывающие дух виды: километры и километры густого соснового леса, знаменитая сибирская тайга, красивейшее озеро Байкал, самое большое пресноводное озеро на континенте и самое глубокое в мире, блестевшее сперва на солнце, потом при лунном свете... Глядя с верхней полки в окно, я стала понимать, насколько велика наша страна и какие огромные расстояния мы проезжаем за день...

Мы пересекли границу с Маньчжурией (Северный Китай), и я впервые увидела китайцев. Большая их толпа, орущая, толкающаяся, напирающая, окружила нас на станции, где нам предстояло пересесть в другой поезд. Наверно, они хотели помочь нам с багажом, но мы их не понимали.

«Оставайтесь здесь и смотрите за вещами!» — приказал отец и отправился искать кого-нибудь из начальства. Мама строго предупредила: «Стойте тихо и не обращайте внимания на этих людей!» Мы оказались в кольце, чьи-то руки тянули нас за рукава, хватали наши чемоданы. Я ужасно боялась этих странных, шумных, крикливых азиатов и чувствовала себя среди них совсем чужой. Зачем уехали мы из

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×