– Надень сюртук!
Я послушался и понял, что мне в промокшей от пота рубашке уже не приятно-прохладно, а просто холодно.
Мы снова пустились в путь и ехали в молчании под косыми лучами солнца. По-прежнему с одной стороны была стена зелени, с другой обрыв. Море теперь стало темно-синего цвета.
Мы подъехали к речушке.
– За ней начинается Гранбуа, – сказала Антуанетта и улыбнулась мне. Я впервые видел, как она улыбалась просто так, естественно. А может быть, мне впервые стало просто и непринужденно в ее обществе. Из скалы торчала бамбуковая трубка. Вода, выливавшаяся из нее, была серебристо-голубого цвета. Антуанетта слезла с лошади, сорвала большой лист, сделала из него что-то вроде чашки и стала пить. Затем она сорвала второй лист, сделала из него еще одну чашку и протянула мне.
– Попробуй, это горный источник.
Улыбаясь, глядя на меня снизу вверх, она походила на англичанку, и, чтобы доставить ей удовольствие, я сделал глоток. Вода была холодная, чистая и невероятно вкусная, какого-то удивительного цвета на фоне зеленого листа.
– Теперь будет спуск, потом подъем, и мы на месте, – сказала Антуанетта. Когда она заговорила в следующий раз, то я услышал:
– Ты заметил, что тут красная земля?
– В Англии такая земля тоже встречается, – отозвался я.
– Ах, Англия, Англия, Англия! – насмешливо откликнулась Антуанетта, и гулкое эхо зазвучало, словно предупреждение, которому я не удосужился внять.
Вскоре пошла дорога, мощенная булыжником, и мы остановились у каменных ступенек. Антуанетта слезла с лошади и поднялась по ступенькам. Там была плохо выкошенная, поросшая жесткой травой лужайка, а за лужайкой – довольно убогий белый домик.
– Ну вот мы и в Гранбуа, – сказала Антуанетта.
Я ничего не ответил и посмотрел на горы – фиолетовые на фоне голубого неба.
Дом на деревянных сваях казался маленьким на фоне обступающего его с тыла леса, и он словно тянулся к морю вдалеке. Вид у него был скорее нелепый, чем уродливый, а также довольно грустный, словно он понимал, что его дни сочтены. У ступенек, что вели на веранду, стояло несколько негров. Антуанетта пустилась бежать по лужайке, а я, последовав за нею, столкнулся с мальчиком, двигавшимся мне навстречу. Он закатил глаза, встревоженно посмотрел на меня и двинулся дальше к лошадям, не подумав извиниться.
– Быстрее! Быстрее! – услышал я мужской голос. – И смотри по сторонам.
Всего их было четверо. Женщина, девушка и высокий, державшийся с достоинством мужчина стояли вместе. Антуанетта обнимала еще одну женщину.
– Тебя чуть не сбил с ног Бертран, – пояснила она. – А это Рози и Хильда. А это Батист.
Слуги робко улыбались, когда она называла их имена.
– А это Кристофина, которая когда-то давно меня нянчила.
Батист сказал, что сегодня счастливый день и мы привезли с собой хорошую погоду. Он хорошо говорил по-английски, но во время его приветственной речи Хильда вдруг начала хихикать. Это была девочка лет двенадцати – четырнадцати в белом платье без рукавов, которое доходило ей до колен. Платье было чистеньким, ни пятнышка, но волосы, хотя были смазаны маслом и заплетены во множество косичек, придавали ей вид дикарки. Она хихикнула еще громче, а когда Батист посмотрел на нее нахмурившись, она прикрыла рот рукой и скрылась в доме. Я слышал топот ее босых ног по полу веранды.
– Doudou, che cocotte,[3] – сказала старая женщина Антуанетте.
Я посмотрел на нее, но она не обратила на меня внимания. Она была чернее, чем все остальные, и одежда ее и даже головной платок были скромной расцветки. Она внимательно посмотрела на меня. Как мне показалось, неодобрительно. Мы стояли и глядели друг на друга. Прошло никак не меньше минуты. Я первым отвел взгляд, а она улыбнулась, легонько подтолкнула вперед Антуанетту и удалилась за дом. Другие слуги к этому времени тоже успели разойтись.
Я стоял на веранде и вдыхал ароматный воздух. Я различал запах гвоздики, пахло корицей, розами, апельсиновым цветом. Воздух опьянял своей неповторимой свежестью. Казалось, я не вдыхал никогда ничего слаще.
Когда Антуанетта сказала: «Пойдем, я покажу тебе дом», я двинулся за ней с большой неохотой: сама по себе усадьба выглядела запущенной, неухоженной. Она ввела меня в большую некрашеную комнату. В ней я увидел маленькую потрепанную софу, а в центре – маленький столик красного дерева. Кроме того, там имелись стулья с прямыми спинками и старый дубовый буфет с медными ножками, напоминавшими львиные когти.
Взяв меня за руку, Антуанетта подвела меня к буфету, на котором стояли два бокала с пуншем, и, протянув мне один, воскликнула:
– Выпьем за наше счастье!
– За наше счастье! – отозвался я.
Следующая комната была больше, но в ней стояло меньше мебели. В ней имелось две двери – первая вела на веранду, вторая, приоткрытая, в комнату поменьше. В комнате стояла большая кровать, возле нее круглый стол, два стула и удивительный туалетный столик с мраморной крышкой и большим зеркалом. На кровати лежали два венка из красного жасмина.
– Я должен надеть один из них? – осведомился я. – И когда именно? – С этими словами я короновал себя жасминным венком и, посмотрев в зеркало, скорчил гримасу. – Как ты считаешь, он очень идет моему красивому лицу?
