стакан, засмеялась и бросила стакан через плечо. Он разбился вдребезги. «Убери осколки, – сказал мужчина женщине, – а то она порежет ноги».
«Вот было бы хорошо, – отозвалась женщина, – после этого, глядишь, она бы успокоилась». Но все-таки она принесла совок и веник и стала собирать осколки. Я все это видела собственными глазами. Мама же не смотрела на них. Она ходила по комнате и говорила: «Какой приятный сюрприз, мистер Латрелл. Годфри, прими лошадь мистера Латрелла». Затем, похоже, она утомилась и села в кресло-качалку. Потом я увидела, как мужчина подошел, приподнял ее и поцеловал. Его губы впились в ее, и она как-то вся обмякла в его объятиях, а он засмеялся. Женщина тоже засмеялась. Когда я увидела это, то убежала. Я вернулась вся в слезах. Меня ждала Кристофина. Увидев меня, она спросила: «Ну, зачем тебя туда понесло?», на что я сказала: «Замолчи, черная чертовка из преисподней». Кристофина только и ответила: «Ай-ай-ай!»
Потом наступила длинная пауза, и Антуанетта сказала, будто бы сама себе:
– Я рассказала то, что хотела. Я попыталась объяснить тебе все. Но это ничего не меняет.
И она рассмеялась.
– Не надо так смеяться, Берта.
– Зачем ты меня так называешь? Я никакая не Берта.
– Мне просто очень нравится это имя. В моем представлении ты Берта.
– Это все глупости, – сказала Антуанетта.
– Сегодня утром ты уезжала. Куда?
– Навещала Кристофину, – отозвалась Антуанетта. – Я готова рассказать тебе все, что тебя интересует, но кратко, в нескольких словах, потому что слова ничего толком не значат.
– Зачем ты к ней ездила?
– Просила кое-что для меня сделать.
– И она сделала?
– Да.
Снова наступило долгое молчание.
– Ты хотела с ней посоветоваться, так?
Антуанетта не ответила.
– Что же она тебе сказала?
– Она сказала, что мне следует уехать. Мне необходимо тебя оставить.
– Она это сказала? – удивленно переспросил я.
– Да, она это сказала.
– Я хотел бы поступить в интересах нас обоих, – сказал я. – То, что ты мне рассказала, так странно, так не сочетается с тем, что я ожидал услышать. Возможно, Кристофина права. Тебе это не кажется? Кто знает, если на какое-то время ты уедешь отсюда – или, наоборот, я, как ты сочтешь разумным, – это принесет нам наибольшую пользу? – Затем я предложил резко: – Берта, ты спишь? Ты не заболела? Почему ты не отвечаешь? – Я встал, подошел к ней и взял в свои руки ее холодные ладони. – Мы что-то засиделись. Сейчас уже совсем поздно. Пора расходиться.
– Иди сам, – сказала она. – А я останусь в темноте, где мне самое место.
– Что за глупости! – воскликнул я, обнял ее, чтобы помочь подняться, поцеловал, но она отпрянула.
– Твои губы холоднее моих рук, – сказала она. Я попытался рассмеяться, но получилось это плохо. В спальне я затворил ставни.
– Спи, – сказал я. – Поговорим обо всем завтра.
– Да, конечно, – согласилась она. – А ты не зайдешь, не скажешь мне спокойной ночи?
– Разумеется, зайду, дорогая Берта.
– Сегодня я никакая не Берта…
– Именно сегодня, именно в эту ночь ты для меня и есть Берта.
– Как скажешь, – отозвалась она.
Когда я зашел к ней в комнату, то заметил, что пол усыпан белым порошком. Тут я впервые задал ей вопрос насчет порошка. Я спросил, что это такое. Она ответила: чтобы отпугнуть тараканов.
– Разве ты не обратил внимание, что в доме нет ни тараканов, ни сороконожек? – спросила она. – Если бы ты знал, какие это мерзкие создания! – Антуанетта зажгла все свечи, и комната наполнилась всевозможными тенями. Шесть свечей горело на туалетном столике и три на столике возле ее кровати. Освещение изменило ее до неузнаваемости. Я никогда не видел ее такой веселой, такой прекрасной. Она налила вино в два бокала и один протянула мне, но, клянусь, еще до того, как я отпил вина, мне захотелось уткнуться в ее волосы, как я раньше делал. Я сказал:
– Мы позволили призракам испортить нам настроение. Но зачем нам печалиться?
– Кристофина знает много о призраках, – ответила Антуанетта, – только она называет их иначе.
Ей не следовало делать со мной того, что она сделала. Готов поклясться, что она зря так поступила. Я помню, как она протянула мне бокал и улыбнулась. Помню также, как я сказал совершенно не своим голосом, что в комнате слишком светло. Помню еще, как я затушил свечи на столике у кровати. И это все, что сохранилось у меня в памяти о той ночи. Больше я не помню ничего.
