величайшей из империй, отец Кирит, который не выказывает подобного почтения даже императору. Неприятный холодок пробежал по спине воина, когда он услышал, как снимается шлем. Боялся оглянуться, боялся посмотреть на того, к кому Верховный обращается с просьбой, а не приказывает.
— Проклятье! — и теперь уже рот ладонью закрыл принц Гидера, отпрянув в ужасе. — Да пусть он забирает этого щуренка сидеримского, такой конец его дней меня устроит, — пробормотал он себе под нос.
Защитнику Сидерима показалось, что от воцарившегося вокруг гнетущего молчания у него встали волосы дыбом. Гидериане смотрели испуганно, а кто-то и злорадно косился на воина, словно участь быть убитым в сражении или попасть в плен намного лучше той, что сейчас сидела за его спиной в обличье всадника в бело-голубых одеждах. И лишь жрец смотрел с сожалением, даже какой-то скорбью. Взъерошив короткие светлые волосы, наследник Сидерима зарычал, отгоняя страх, и резко обернулся.
Белоснежные, остриженные до плеч волосы обрамляли совсем еще юное лицо. Почти ребенок, лишь черты заострены суровостью воина. Тонкие яркие губы капризной гадюкой алели на лице. Он словно был не от мира сего, тот, кого жрец назвал Разящим. И лишь когда сидеримец взглянул в его глаза, то понял. Понял сразу все и пожалел, что не умер. Из-под таких же белых, как и волосы, ресниц кровавым сполохом упрямо горели глаза. Альбинос.
— Неприкасаемый? — воин замер, едва прошептав это слово.
— Кирит, почему я должен отступить? — не приглушенный забралом голос звучал так же тихо и хрипло.
— Разящий, такого приказа император не давал. Нам не нужна война с Гидером, — устало вздохнул жрец. Было очевидно, что он уже успел намучиться с неприкасаемым.
— Мне нет дела до империи и до Гидера, и до тебя. Я слушаюсь лишь господина, — он вбивал слова в землю кольями. Не всякий с ним решился бы поспорить, глядя на это упрямство и памятуя, как он владеет мечом.
— Господин? И кто же твой господин? Разве не император? — опешил Кирит. Все вокруг молчали. Вмешиваться в разговор этих двоих не рискнули даже оба принца враждующих сторон, обычные же воины и вовсе предпочитали тихонько пятиться, стремясь убраться подальше как от проклятого, так и от 'колдуна страшного', как часто именовали жреца простолюдины.
— Мой господин сейчас со мной. Как он прикажет, так и поступлю, — Разящий прижал к себе сидеримца настолько крепко, что тот закашлялся, пытаясь вдохнуть.
— Понятно. Хм, не так я планировал твой путь, Разящий, да ладно, уже ничего не поделаешь, — жрец перевел взгляд. — Принц Садар, прикажите ему отступить. Ваша страна разорена, я понимаю, жажда мести кипит в вас. Но что потом? Я, отец Кирит, гарантирую вам и всем сидерианам, которые последуют за вами в империю, полную неприкосновенность до того момента, пока вы не примите решение насчет своей страны, — он обернулся к гидерианину: — Вас же, принц Зериет, прошу покинуть эти земли, они вам не принадлежат по праву победителя. Иначе воевать вам придется с империей.
Гидерианин сплюнул. Выбирать не приходилось. Как бы то ни было, но и Сидерим, и Гидер — всего лишь два крохотных города-королевства на отшибе мира. А миром правит как раз империя, и вступить с ней в войну — подписать смертный приговор своей стране. Без шансов.
— Похоже, выбор у меня небольшой. От таких предложений ведь не отказываются? — сидеримец немного пришел в себя или, скорей, попросту выключил лишние чувства и эмоции, оставив голый разум. Потом он многократно будет проживать этот сумасшедший день. Но сейчас он пристально всматривался в жреца, и если бы тот обратил внимание, то наверняка бы смог заметить, как лихорадочно работает мысль того, кого только что назвали Садаром.
На подходах к Сидериму отряд Садара и Сейдар столкнулся с неприятелем и принял бой. Увидев, как пал брат, разъяренная принцесса взмахом меча срубила мешающую косу и смела отряд врага, возглавив контратаку.
— Вот ты и стала мной, — Садар слабой рукой провёл по остриженным волосам сестры.
Воины молчали, глядя, как скорбящая принцесса опоясалась мечом брата и подняла его стяг, склонив голову у погребального костра. Она уже знала: на Сидерим напали. Нужно торопиться. Не довезти ей тело до родительского дворца, спасти бы сам дворец и короля, и братьев. Она летела в ночь. Она спешила.
— Ваше высочество…
В глазах врагов она стала принцем. Конечно, любой из отряда или придворных вмиг бы распознал в яростном воине принцессу: она и ростом ниже Садара, да и в плечах поуже, но больше некому сказать о том, что Сейдар заняла место брата. Не стремилась, всего лишь взяла его меч и стяг в знак памяти и скорби. И жрец обратился к ней, посчитав мужчиной. Не узнал в неистовом воителе девушку, разумно предположив, что видит перед собой младшего из принцев. Никто не спросит, куда исчезла принцесса, скорее всего, погибла вместе со всем семейством. Остался только принц Садар. Сейдар прекрасно понимала: оставаясь собой, не сможет возродить королевство, не сможет наказать виновных. А ей этого хотелось, зов крови гордого народа стучал в висках, жег сердце. Но… слишком быстро найдётся тот, кто возьмёт наследную принцессу в жены, тем самым присвоив земли Сидерима. Её и спрашивать-то не особо будут, положение не то. И лишь когда Кирит назвал её Садаром, — увидела путь, по которому пойдёт. И всё равно, какой ценой. Не ей в свои двадцать пять сожалеть о том, что не будет семьи и мужа, не будет у неё детей. Она отреклась от себя — женщины, положив все желания на алтарь восстановления государства. Какая разница, чем ей ещё придется заплатить за это? Проклятие неприкасаемых? Не страшно. Теперь она одна за всех. Теперь она — наследник Сидерима, будущий король. А короли не умеют сожалеть о потерянных желаниях, скорбеть о несбывшихся девичьих мечтах.
— Что ж, брат, твоё желание исполнилось. Как он там сказал? Вполне подходит. Отныне я — твой меч, Сидерим.
Глава вторая
— Каждый, кто коснется тебя — умрет.
— Потому что я проклят?
— Нет, потому что ты убьешь любого, кто посмеет дотронуться до тебя. И лишь единственный из всех живущих сможет стать твоим господином.
— Я понял, учитель. Я сам изберу его.
Генерал Кассим пытался переварить произошедшее за день, пробуя разобрать в уме то, что наслоилось, сбилось в кучу разрозненной мозаикой. И теперь предстояло выложить фрагменты смальты так, чтобы увидеть цельную картину. Возращение из Фуграды с самого первого дня было беспокойным. Воины, которых молодой император выделил в сопровождение отцу Кириту, заметно занервничали, когда жрец вернулся из высокогорного монастыря не один, а вместе с беловолосым красноглазым парнем. По лицу — мальчишка мальчишкой, хотя назвать его ребенком язык не поворачивался. Рослый, широкоплечий, в змеистых движениях, несмотря на крепкое телосложение, сквозила такая грация, что любой мало-мальски опытный воин поймет — опасный противник. Вот только становиться противником этого юнца никто и не пытался. Пусть он и молод, даже слишком, но клеймо проклятого, несущего смерть, читалось в непривычной внешности. Неприкасаемый. И этим сказано все. Многие еще помнили рождение третьего принца. Не надо большого ума, чтобы понять — это именно он, безымянный принц империи Мадерек. И если верить календарям, то ему сейчас шестнадцать лет. Совсем пацан еще. Вот только черты лица настолько обострены, что вполне можно дать все двадцать, а то и больше. Если не знать, кто он такой. Кассим знал.
За путь от Фуграды до Сидерима немного удалось приструнить сопровождение: всё же воины, а не девицы: достаточно объяснить, что если не дотрагиваться до Разящего — такого желания никто и не испытывал — проклятье ни на кого не обрушится. Собственно, поэтому дорога показалась генералу относительно спокойной, пусть и напряженной. Сами неприятности начались именно по прибытии в Сидерим. Разоренное войной крохотное королевство пылало руинами, стенания и плач доносились
