— Лягушки, мисс Кингтон, — скривился Дьюк. -Это еще цветочки, а вот после захода солнца они по- настоящему разойдутся. Так голосят, что оглохнуть впору! Теперь, когда вы отдохнули, самое время осмотреть ваши владения. Начнем, пожалуй, оттуда, — указал он на мельницу, расположенную на небольшом пригорке. — Там мы измельчаем сахарный тростник.
К мельнице тянулась вереница повозок, влекомых парными упряжками серых длинноухих мулов. На каждой, словно огромные стога сена, громоздились горы аккуратно уложенных тростниковых связок. Несколько десятков рабов занимались разгрузкой. Они по цепочке передавали связку за связкой, пока те не достигали устрашающего вида вертикальных металлических жерновов, с легкостью перемалывавших толстые стволы в мелкое крошево. Выделяющийся при этом сок стекал по специальному желобу прямиком в расположенный ниже выварочный цех.
— Эй, там! Куда смотришь, бездельник! — Плеть в руках Дьюка ожила, змеей обвившись вокруг спины одного из чернокожих в цепочке, уронившего переданную ему вязанку. Бедняга не посмел даже пикнуть, хотя я ясно видела, что железный наконечник плетки прорвал его рубаху и глубоко впился в тело. — Нам нельзя терять ни минуты, — пояснил надсмотрщик, как ни в чем не бывало повернувшись ко мне. — Тростник необходимо перемалывать сразу после рубки, иначе сахар может не выкристаллизоваться. — Он сложил плеть и сунул ее под мышку. — Только она и помогает вправлять им мозги. Тем, конечно, у кого они есть, — рассмеялся он собственной шутке. — Рядом с этими монстрами, — кивнул Дьюк на скрежещущие жернова, — безмозглые быстро умнеют. Ежели затянет, враз руку оттяпает. Потому и держим поблизости эту штуку, — указал он на висящий рядом с жерновами мачете [20] и снова расхохотался. — На размоле даже самые ленивые и тупоголовые быстро усваивают, как себя вести.
Жернова крутились двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю на протяжении всего сезона уборки сахарного тростника и ежеминутно требовали пищи, которую им безостановочно скармливала целая армия рабов, вынужденных трудиться до седьмого пота по приказу хозяина и под страхом наказания плетью.
После мельницы он повел меня в цех для выварки и на ходу пустился в пояснения:
— Сок необходимо довести до кипения не позднее чем через двадцать минут после выжимки. В противном случае, он начинает бродить и превращается в патоку. Сок поступает сверху по особому желобу и разливается в большие медные чаны. Еще мы добавляем туда немного лайма [21] для лучшей кристаллизации.
Чаны оказались просто гигантскими, равно как и топки под ними, в которых непрерывно пылал огонь, поддерживаемый толстыми поленьями и отходами от размола, доставляемыми в цех по другому желобу. Я не решилась зайти внутрь: уже на пороге в лицо пахнуло таким нестерпимым жаром, что у меня перехватило дыхание. В тумане горячих испарений, подобно призракам, двигались мужские и женские фигуры, вооруженные медными шумовками с длинными черенками, которыми они снимали пенку с кипящей жидкости.
— Пенка и патока сливаются в отдельные емкости и в дальнейшем используются для производства рома. Процесс выварки также не прекращается в течение всего сезона, и пламя в топках ревет круглосуточно. Несчастные случаи считаются обычным делом и часто приводят к смертельному исходу. Кипящий сахарный сироп липнет к коже и до костей разъедает плоть. На последней стадии кристаллизации загустевший сироп разливается в формы. После охлаждения из них извлекают сахарные головы, ставят на них клеймо «Источника» и отправляют в Бристоль для продажи или рафинирования. — Закончив лекцию, Дьюк с самодовольным видом повернулся ко мне, ожидая, вероятно, похвалы или хотя бы одобрения с моей стороны.
Я же смотрела на него в упор и не могла вымолвить ни слова — так меня трясло от всего увиденного и услышанного. Так вот на чем основано благосостояние семейства Кингтонов! Впервые в жизни мне стало по-настоящему стыдно за то, что я тоже ношу эту фамилию. Прежде я как-то не задумывалась, откуда берется сахар, и уж точно не имела ни малейшего представления, в каких адских условиях вынуждены пребывать производящие его люди.
Следующим этапом экскурсии стало посещение невольничьей деревни. Жалкие хижины на одну-две комнаты, крытые тростниковой соломой и пальмовыми листьями. Грязь, вонь, пыль, в которой возятся несколько голых малышей. Детей постарше не видно: они трудятся вместе со взрослыми. Солнце склоняется к закату. С полей тянутся отработавшие свое рабы. Другие, наоборот, выползают из своих лачуг и отправляются в ночную смену к мельничным жерновам и выварочным чанам. Лица у всех усталые, осунувшиеся, в глазах пустота. На нас никто не смотрит, как будто не замечает. Разве что какой-нибудь подросток нет-нет да и метнет в нашу сторону любопытный взгляд и сразу — юрк в свою хижину, чтоб не прогневить невзначай злых духов.
Я обратила внимание на обнесенные плетнем небольшие делянки за каждой хижиной. Дьюк охотно разъяснил мне их назначение.
— Мы позволяем рабам выращивать кое-что для себя на этих огородах. Индейскую кукурузу, ямс, бобы и прочее в том же духе. Еще немного табаку. Нам это позволяет экономить на кормежке, а черномазые получают возможность продавать или обменивать на базаре свои излишки на пестрые тряпки и всякие дешевые безделушки, которые они так любят.
— Так вы и базар здесь держите?! — не поверила я своим ушам.
— Они держат, — уточнил Дьюк. — Вон там у них что-то вроде базарной площади.
Вся земля под сенью гигантского дерева была утоптана до такой степени, что там не нашлось бы и клочка травы. Меня в первую очередь заинтересовало само дерево, простиравшее свои узловатые ветви на такое расстояние, что тень от них охватывала все пространство базарной площади. Судя по толщине ствола, оно стояло здесь уже несколько столетий. То был не просто развесистый дуб или каштан, какие можно встретить на центральных площадях провинциальных английских деревушек, а самый настоящий патриарх. На высоте примерно в два человеческих роста ствол опоясывала толстая железная цепь с болтающимися на ней кандалами. Выше этого уровня кора оставалась нетронутой, тогда как от цепи до корней была безжалостно искромсана и практически отсутствовала. Кто-то изрядно потрудился, орудуя ножом, чтобы удалить целые пласты. Из нескольких особенно глубоких порезов сочилась смола, стекая вниз крупными темными каплями, похожими на кровь, и постепенно застывая. Только в одном месте в нижней части ствола кора не имела повреждений, однако, если приглядеться, этот уцелевший участок удивительным образом походил на фигуру распятого.
— Не принимайте близко к сердцу, — посоветовал Дьюк, словно догадавшись, о чем я думаю. — Господь сотворил черных, дабы те служили нам. А иначе зачем надо было вообще их создавать? — Он окинул меня своим слегка рассеянным взглядом. — Не которые говорят, что они все равно как дети. Чушь! Они далеко не дети. А если кто-то думает по-другому, он подвергает опасности не только свою жизнь, но и всех окружающих. Они не такие, как мы, уж вы поверьте моему опыту, мисс Кингтон. Я много лет изучал черномазых и их повадки. На мой взгляд, их следует отнести к животным, диким и кровожадным, но обладающим при этом такой дьявольской хитростью и изобретательностью, какими не обладает ни один хищник. Их невозможно укротить, им нельзя доверять. Вот единственный язык, который они понимают. — Сухой и резкий, как пистолетный выстрел, щелчок плетки больно резанул по моим ушам. — Никогда никому не верьте, никогда ни с кем не сближайтесь. Запомните мой слова, мисс.
Дьюк проводил меня до дверей. Зайти отказался, сославшись на неотложные дела. На прошлой неделе прибыла новая партия невольников, которых следовало приучить к порядкам, существующим на плантации.
— Они же пока ничего не умеют — ни работать, ни слушаться. А для начала мы ставим клеймо…
Он извлек из кармана металлический стержень и показал мне. На одном его конце диаметром с шиллинг [22] красовалось с детства знакомое стилизованное изображение фонтана в окружении инициалов. Резчик потрудился на славу: тавро больше походило на брошь или на печатку, чем на инструмент для клеймения рабов.
— Пришлось заказать новое в связи со сменой владельца. Видите? — Я пригляделась и увидела буквы «Н» и «К» в зеркальном отражении. — Серебро! — похвастался Дьюк. — Серебро лучше железа. Отпечаток четче получается. Только каждый раз надо маслом смазывать, чтобы кожа к металлу не прилипала.
Я не могла оторвать глаз от безобидного, казалось бы, предмета у него в руках, по внешнему виду
