правило, служит третейским судьей в улаживании споров и разногласий между рядовыми пиратами. Пеллинг много лет ходил в корсарах, и уже одно это обстоятельство поднимало его авторитет на такую недосягаемую высоту, что другие кандидатуры попросту не рассматривались.
Сам будучи новичком, Адам Брум вынужден был во многом полагаться на боцмана и искать его поддержки. Хотя капитаном его выбрали на общем собрании подавляющим большинством голосов, но та же сходка могла запросто его сместить. Насколько я поняла, Пеллинг как раз и явился сообщить капитану, что люди недовольны и требуют расчета звонкой монетой. Так что тому следует срочно придумать, как реализовать товар в трюмах и расплатиться с корсарами. Пока они только шушукаются по углам, но скоро их терпение кончится.
— Я тут покумекал, — продолжал Пеллинг, — и вот чего надумал. Случилось мне как-то в Каролину ходить с Тичем и Боннетом… — Боцман замолчал и закрыл глаза, что-то видимо вспомнив, а Брум нетерпеливо заерзал: в отличие от команды, байки бывалого корсара его отнюдь не вдохновляли. — Так о чем я? — очнулся Пеллинг. — Ну да, о Каролине. Мы тогда славно расторговались. По всему Восточному побережью прошлись, от Чарлстона до Балтимора. Пошли бы и дальше, да трюмы опустели. — Капитан с сомнением хмыкнул, но все же задумался. — Тамошний народ все подряд скупал и неплохую цену давал. Нам хорошо, и им выгодно — налогов в королевскую казну платить не надоть. Мы там все свое барахло сбагрим, верно говорю! Кстати, у меня еще одна задумка имеется. Касательно ее, — ткнул он пальцем в мою сторону, — и ейной подружки. Ежели девки не оплошают, можно будет неплохой навар получить.
Адам навострил уши.
— Говори. Я слушаю.
Идея боцмана восхитила Брума. Претворение ее в жизнь сулило не только принести немалую прибыль, но и давало нашему капитану счастливую возможность покрасоваться перед публикой в новой роли. Будучи актером в душе, такого шанса он, конечно же, упустить не мог. Мне она тоже понравилась. Отыскать «Удачу» в континентальных водах Бартоломе будет значительно сложнее, и в любом случае, эта затея давала мне желанную отсрочку. Единственное, в чем я сомневалась, одобрит ли ее Минерва?
22
Замысел Пеллинга был прост, как все великое. Замаскировать наш бриг под обычное торговое судно и совершить каботажный [49] рейс вдоль побережья Новой Англии, заходя под видом купцов в каждый портовый город и распродавая скопившийся в трюмах товар североамериканским колонистам. Потом дойти до Нью-Йорка, поделить выручку и разбежаться. Для пущей убедительности Брум приказал изменить название корабля на новое: «Нептун», заодно и себе взял другое имя — Авраам. Не без сожаления он сбрил бороду и усы, убрал в сундук до лучших времен щегольские костюмы и облачился в более подобающее своему новому статусу платье из черного сукна — добротное, но невзрачное, в котором мог свободно разгуливать по самой людной улице, ничем не выделяясь из общей массы прохожих.
Нам с Минервой предстояло сыграть уже привычную роль в своем настоящем облике. Вряд ли кто заподозрит пиратский корабль в мирном судне, с борта которого приветливо машут две хорошенькие девицы. Меня произвели в «племянницы» Авраама, а Минерва стала моей компаньонкой. В команде настолько привыкли видеть нас в мужской одежде, что наша принадлежность к слабому полу давно уже не вызывала никаких комментариев, а некоторые из новичков и вовсе не подозревали, что мы не мужчины. Поэтому наше появление на палубе в женском наряде было встречено взрывом хохота и градом сомнительных острот.
— Живо всем заткнуться! — рявкнул со шканцев Адам. — Повторяю в последний раз, и если кто не вобьет в свою пустую голову, что одна из этих юных леди моя родная племянница, а вторая является дочерью и наследницей богатого плантатора с Барбадоса и направляется в Англию для продолжения образования, то я сделаю это за него! — потряс он своим внушительным кулаком. — Приказываю оказывать им должное почтение и не сквернословить! Услышу что-нибудь неподобающее, собственноручно обратно в глотку запихну, так и знайте!
Как я и предполагала, Минерву пришлось долго уговаривать, прежде чем она дала согласие участвовать в затеянном представлении. По первоначальному замыслу Пеллинга, ей надлежало выступить в роли моей рабыни и служанки. Минерва наотрез отказалась. Я ее отлично понимала: одно дело рисковать жизнью в смертельной схватке, зная о том, что защищаешь свое право на свободу, и совсем другое — добровольно вернуться в рабство, пусть даже понарошку. В конечном счете Брум нашел компромиссное решение, вспомнив об одной из пассажирок в бытность его помощником капитана «Салли-Энн» — юной квартеронке [50] и действительно наследнице крупного состояния, отправленной отцом к родственникам в Англию, чтобы получить светское образование и научиться хорошим манерам.
— Ладно, бог с тобой, — махнул рукой Адам. -Не хочешь быть служанкой, будешь леди, такой же, как твоя подруга. А если и это не устраивает, ты будешь леди, а мисс Кингтон — твоей компаньонкой. Ты как, Нэнси, не обидишься? — подмигнул он мне.
План Пеллинга сработал без сучка и задоринки; мы только диву давались, как легко все получилось. В нашем присутствии личность капитана Авраама, как теперь представлялся Брум, не вызывала никаких сомнений. Столь же безоговорочно принимались на веру его объяснения по поводу сопровождавших «Нептун» вооруженных шлюпов, выдаваемых за конвой, нанятый для защиты от пиратов. В результате мы получили возможность торговать своим товаром на совершенно законных основаниях и отдавать его не по бросовым ценам, как чаще всего случалось раньше, а за реальную стоимость.
В Чарлстоне, ставшем исходным пунктом нашего предприятия, команда гуляла и пьянствовала в дешевых портовых кабаках и тавернах, мы же бывали приглашены на званые обеды и ужины в лучших домах. Иногда к нам присоединялся и доктор Грэхем, чьи манеры и образованность позволяли ему достаточно уверенно чувствовать себя в обществе. Принимавшие нас в Чарлстоне люди казались милыми и гостеприимными, но мне совсем не понравилось их отношение к Минерве. Обращались с ней с подчеркнутой вежливостью и предупредительностью, но старались держаться на расстоянии — как от ручной, но все-таки пантеры. Она тоже чувствовала их инстинктивное неприятие, и это ее сильно огорчало, а порой просто злило. Она замыкалась, уходила в себя и почти все время молчала, а если и вступала с кем-то в беседу, ее правильная речь и прекрасное произношение совсем сбивали с толку хозяев и гостей, которым и без того нелегко было свыкнуться с тем, что особа с небелым цветом кожи обладает безупречными манерами и умеет вести светскую беседу, как самая настоящая леди.
Мы обе добровольно согласились принять участие в устроенном капитаном и боцманом спектакле и сознавали, сколь многое зависит от того, как мы справимся, но я чувствовала, что Минерву навязанная ей роль нисколько не радует и день ото дня тяготит все сильнее. Мне тоже было слегка не по себе. Я намного лучше Брума и доктора, не говоря уже о Минерве, разбиралась в тонкостях этикета и отчетливо понимала, по какому тонкому льду все мы ходим и как опасно рискуем. Адам же, окрыленный успехом, совсем разошелся и даже предложил мне отправиться на очередной прием в бальном платье и рубиновом гарнитуре. Я ответила решительным отказом. С некоторых пор я испытывала суеверный страх перед этими кроваво-красными камнями и содрогалась от малейшего их прикосновения к моей коже.
Все рубины в ожерелье были одинаковые по размеру, цвету и огранке, за исключением центрального — крупного, как голубиное яйцо. В середине у него имелось небольшое затемнение, отдаленно напоминавшее тускло светящееся багровое око. Я никак не могла отделаться от мысли, что при помощи этого камня он сможет увидеть и меня, и все, что меня окружает, стоит мне только надеть ожерелье. Глупо, конечно, но я ничего не могла с собой поделать. Однако Брум продолжал настаивать и уговорил-таки надеть хотя бы сережки, которые не вызывали у меня столь отрицательных эмоций и едва ли могли послужить поводом заподозрить в нас воров или пиратов, которых здесь, по понятным причинам, не жаловали.
Стоит вспомнить хотя бы неприглядную участь того же Эдуарда Тича, доставленного в Чарлстон болтающимся на бушприте корабля, или бывшего майора Стида Боннета, пирата-джентльмена, повешенного вместе со своей командой на городской площади. Горожане испытывают законную гордость за свой весомый вклад в очищение прибрежных вод от пиратов, но ничуть не меньше гордятся они и тем, что знаменитая пиратка Энн Бонни, о которой так часто вспоминал боцман Пеллинг, была уроженкой Каролины и их землячкой. Разумеется, нам не преминули поведать об этом в первом же доме, куда мы были приглашены, и мне пришлось закатывать глаза, охать, ахать, изображать попеременно то ужас, то изумление и выражать возмущение столь неестественным для женщины выбором. Думаю, было бы любопытно послушать, что
