корабли и суда, пестрея флагами и вымпелами полудюжины морских держав. Британские фрегаты и французские корветы соседствовали с голландскими бригантинами и испанскими галеонами, пузатые «купцы» стояли бок о бок с рыбачьими шлюпами, баркасами и прочей мелочью. Лавируя между ними, мы протиснулись на свободное место и отдали якорь.
Вечерело. Приближалась ночь. Возбуждение в команде нарастало: все с нетерпением ожидали дозволения капитана сойти на берег и предаться разгулу. И тот не обманул их ожиданий. Под перезвон корабельного колокола все корсары высыпали на палубу, и Брум со шканцев обратился к ним с краткой напутственной речью:
— Крепость корабля определяется не дубовой обшивкой, прочностью мачт и количеством пушек, а отвагой, твердостью и силой духа его экипажа. Я благодарю вас всех за мужество и верность долгу, благодаря которым нам удалось выжить и победить. — Он вытащил из кармана увесистый кошель и потряс им над головой. — Я приглашаю всех желающих присоединиться ко мне и вволю насладиться самым лучшим, что может предложить в качестве угощения и развлечения этот гостеприимный город.
Воодушевленные пираты приветствовали слова капитана троекратным «ура». Адам смотрел на них сверху вниз, опираясь на поручень и скаля зубы в довольной усмешке. Никто не посмел бы упрекнуть его в несправедливости или скупости. Многим из присутствующих довелось в свое время служить под началом таких командиров, от которых им перепадало куда больше оскорблений и зуботычин, чем благодарностей и наличных денег, но Брум предпочитал иной стиль. Воздавая должное усилиям команды в спасении корабля и не затягивая с вознаграждением, он приобретал не просто популярность, а самую искреннюю преданность и любовь подчиненных.
Корсары поспешно разбежались по кубрикам и каютам, чтобы переодеться в «выходное» платье, бережно сохраняемое как раз ради подобных случаев. Капитан тоже облачился в свой лучший костюм и отправился на берег во главе большей части команды, оставив «Скорое возвращение» на попечение Винсента, доктора Грэхема и еще нескольких человек, в том числе парусного мастера Йена Джессопа с подручным Джоби, уже научившимся довольно ловко ковылять на вырезанной для него корабельным плотником Габриэлем Грантом деревяшке. Последний тоже остался на борту, где для обоих стариков хватало работы после минувшего шторма.
Не решились покинуть корабль и мы с Минервой. Я стояла у фальшборта, всматриваясь в освещенные окна городских зданий и портовых сооружений, отражавшиеся в темном зеркале бухты. Мне вспомнились Порт-Ройял, развалины на дне лагуны и колеблемые подводным течением безмолвные колокола в звоннице поглощенной морем и чудом уцелевшей церквушки. Что-то всколыхнулось в душе, и я вдруг ощутила, что меня неудержимо влечет эта россыпь огней, узкой полосой протянувшаяся вдоль набережной.
— Что это на тебя нашло? — осведомилась Минерва, неслышно подошедшая сзади и обратившая внимание на мое необъяснимое смятение.
— Сама не знаю, — пожала я плечами, но все же постаралась подобрать слова, способные хоть в малой степени передать овладевшие мною чувства.
Мы обе побывали на грани и едва не перешагнули черту, что не могло не отразиться на нашем душевном состоянии. Запинаясь и путаясь в выражениях, я пыталась объяснить свое странное настроение, сменившее первоначальную эйфорию, естественную для любого человека, избежавшего смертельной опасности. Я испытывала одновременно печаль и радость, усталость и подъем, апатию и нетерпеливое ожидание.
Минерва, не перебивая, выслушала мои сбивчивые откровения, нахмурилась и неожиданно предложила:
— Пожалуй, нам с тобой тоже не помешает прогуляться в город и немного развеяться.
— А как оденемся? — тут же загорелась я. — Мужчинами?
Раньше я сходила на берег только в женском платье, но все когда-нибудь случается в первый раз.
— Разумеется! — снисходительно улыбнулась подруга. — Я буду Юпитером Джонсом, а тебя… — Она на миг задумалась, но быстро нашлась: — А тебя я нарекаю Дэйвом. Дэйвом Гордоном. Ну что, Дэви, нравится тебе твое новое имечко?
Я кивнула, но тут же спохватилась:
— Ой, а мне и надеть-то нечего!
Я как-то не удосужилась обзавестись приличным мужским облачением, а рабочая одежка, пропитанная морской солью и пропахшая дегтем, никак не годилась на роль выходного костюма, но Минерва с легкостью вышла из затруднения. Заговорщицки подмигнув, она поманила меня за собой.
— Сейчас мы с тобой совершим рейд по сундукам Винсента, — пояснила подруга, распахнув дверь в шкиперскую рубку.
— А он не рассердится?
— Пусть попробует! — самодовольно усмехнулась Минерва. — Кроме того, он сам разрешил мне пользоваться его гардеробом в любое время.
В своем пристрастии к модным нарядам Винсент Кросби не уступал Адаму Бруму, и сундуки его ломились от множества великолепных костюмов, реквизированных на захваченных призах. Мы долго рылись в собранной им коллекции, остановившись наконец на темно-фиолетовом бархатном камзоле, таком же жилете, шелковой рубашке цвета топленого молока, черных атласных штанах, белых чулках и коричневых башмаках с серебряными пряжками.
— Замечательно! — одобрила Минерва, окинув меня критическим взором. — Прямо загляденье!
Затем настал ее черед выбирать. Я настояла, чтобы она облачилась в свой любимый синий камзол с красными петлицами, который мне тоже очень нравился. К нему мы подобрали белые штаны, рубашку с длинными рукавами, отделанную белоснежным брабантским кружевом, чулки из белого атласа и черный шелковый жилет с золотым шитьем.
— Ну и как ты меня находишь? — поинтересовалась Минерва, изгибаясь всем телом в тщетной попытке разглядеть свое отражение в маленьком ручном зеркальце Винсента, используемом им во время бритья.
— В жизни не встречала юноши красивее, — улыбнулась я в ответ, ничуть не покривив душой. — Только кое-чего не хватает. Постой, я сейчас…
Сбегав в кубрик, я порылась в своих вещах, достала рубиновые сережки и, вернувшись в каюту, прицепила одну из них к мочке правого уха Минервы. Когда она повела головой, подвеска качнулась, вспыхнув алым сиянием в лучах отраженного гранями света. Я не ошиблась в выборе: уникальное украшение выгодно гармонировало с безупречными чертами лица подруги и придавало некую завершенность ее удивительной красоте. А Бартоломе был не прав, утверждая, что рубины хороши только в сочетании с молочно-белой кожей. Видел бы он сейчас Минерву… Ой, нет, лучше не надо!
— Вот мы сейчас и сравним, который из двух парней лучше смотрится! — заметила она, украсив мое ухо другой серьгой и подставив зеркало, чтобы я оценила результат. — Ладно, оба хороши, — подвела она итог, но мне все-таки показалось, что ей камень больше к лицу, чем мне.
— Эй, вы что там, заснули? — крикнул сверху Винсент, да так громко, что мы аж подпрыгнули с перепугу и чуть не прикусили язык.
Зато минутой позже, когда мы поднялись на палубу, уже он потерял дар речи и некоторое время лишь беззвучно открывал и закрывал рот, растерянно переводя взгляд с Минервы на меня и обратно. Мы испросили у него формального разрешения сойти на берег, но Кросби неожиданно заколебался. Видно было, что ему не очень хочется нас отпускать.
— А вам не кажется, милые дамы, что вы малость переусердствовали? — промямлил он смущенно, избегая почему-то смотреть нам в глаза. — Что-то я сомневаюсь…
— А в чем дело?! — переглянувшись, возмутились мы хором.
— Да ни в чем. Точнее, в том, что это не дело! — огрызнулся старший помощник; давно и тесно общаясь с Брумом, он перенял у капитана, в числе прочего, и довольно своеобразную манеру выражаться. Нахмурив брови, он принялся беспокойно расхаживать взад-вперед по шканцам. — Черт, дорого бы я дал, чтобы иметь возможность сопровождать вас! — бросил он в сердцах, снова остановившись перед нами.
— Зачем? — удивились мы.
— Как зачем? Чтобы защищать. И оберегать, — в свою очередь удивился Винсент.
— От кого это, интересно знать? — презрительно фыркнула Минерва, распахнув камзол и
