успела попрощаться с еще живым, когда он лежал в больнице, догорая от саркомы. Теперь же девочка стояла у могилы, придя попрощаться в последний раз. Маленькая Маргарита сонно ворочалась в руках, а Яринка молча смотрела на надгробие. Она пыталась осознать, что же там, за чертой? Наверняка совсем не то, что увидела она. И принимала то, что первый близкий человек ушел из ее жизни. Они не часто виделись, но крестный был улыбчивым и теплым. Она его по-своему любила. Так, как любят второго отца.
Дни потекли чередой, растворяясь в заботах о малышке. Яринка не знала, у всех ли женщин материнские инстинкты на подобном уровне, она не задумывалась об этом, просто делала то, что должна. И получалось у неё неплохо, так что Мария со своими попытками участия в жизни внучки была отодвинута далеко на задний план. Зато от помощи брата Яринка не отказывалась, а тот очень живо взял на себя приличный кусок заботы о племяшке. А каким гордецом со вздернутым в небо носом он вышагивал с коляской. Словно именно он являлся отцом этого ребенка. А еще оказалось, что у него инстинкты развиты не хуже. Его не пугали пеленки-распашонки, он уверенно брал Маргошку на руки, почти профессионально орудовал бутылочкой, когда ребенка надо напоить. Сашка как мог, пытался облегчить участь сестры, слишком слабой после родов, давая ей возможность чаще отдыхать. И она была благодарна брату.
Ранним июньским утром мать с Сашкой уехали к бабушке, торопясь на шестичасовый автобус. Надо помочь с огородом, а Володька уехал к заболевшей матери, Катерине Ивановне. В доме наступила тишина, но Яринка проснулась — первое кормление в шесть утра, и расписание для трехмесячной Маргошки еще менять никто не собирался. Ребенок насытился и уснул. Мамочка отправилась поесть, это предполагалось в обязательном порядке, иначе через три часа кормить ребенка будет нечем. Еще она хотела собрать посуду и помыть, поскольку мать с братом питались второпях. Самочувствие сыграло злую шутку, попытка завтрака не удалась — желудок вывернуло наизнанку, распространяя по организму тошноту. Яринка не придала этому значения, решив, что вечером съела что-то не то. Немного подождать — само пройдет. Головокружение отправило в постель.
День прошел в вязком тумане подскочившей температуры, тошноты и головокружения. Ничего не болело, ничто не насторожило. Списав на отравление, Яринка привычно пыталась перетерпеть плохое самочувствие, волнуясь лишь из-за того, что дочка отказывается брать грудь, а с прикормом дружбы так и не получилось. Когда вечером вернулись Мария и Сашка, то их ждала унылая картина: посуда не помыта, на веревке не висят привычно пеленки, дом не убран.
— Не, Ир, ты совсем совесть потеряла? Или стоит мне за порог, как ты забыла о своих обязанностях? — с порога начала Мария.
— Мам, не ругайся. Что-то мне нехорошо, — донесся тихий голос из родительской комнаты. Когда Мария зашла туда, то даже ей ругаться расхотелось: Яринка лежала на большой родительской кровати, рядом лежала Маргошка. Ребенок совсем недавно уснул, дав матери небольшую передышку от постоянного плача. Вот только состояние Яринки было заметно невооруженным глазом: бледная до позеленения, мелко подрагивает от температуры, взгляд затуманен.
— Что болит? — мгновенно спохватилась Мария.
— Ничего не болит, только тошнит, и желудок ноет. Есть ничего не могу, и мелкая не ест… мам, она же совсем голодная, весь день на компоте из сухофруктов, — Яринка расплакалась, переживая за дочь.
— Тише, тебе нельзя плакать, и так горишь от температуры. Молоко для нее сейчас найдем, желудок промоем. И чем ты траванулась, все же свежее? — засуетилась Мария.
— Маааш, у тебя спичек нет? — соседка Лариса заглянула в открытую дверь.
— Погоди, найду сейчас, у меня тут с Ириной нелады, вон зеленая какая. Чем отравилась — не пойму.
— А погоди-ка ты с промыванием, — внезапно вмешалась Лариса, увидев марганцовку в руках Марии. — Ир, что с тобой, что чувствуешь?
Яринка повторила все симптомы. Глаза соседки округлились.
— Как давно это началось? — спросила она.
— Да с самого утра, как проснулась. Часов с шести.
— Маааш! Никакой марганцовки, убьешь ее! Я скорую сейчас, — Лариса пулей вылетела из дома. До выхода на пенсию она работала медсестрой, симптомы были узнаваемы, ошибка маловероятна.
Карета скорой прилетела минут через пять. Все же городок маленький.
— Ага, так, а вот тут болит? — фельдшер пальцами исследовала живот.
— Если давить, то да. А так — просто ноет.
— Ну что, поехали.
— Куда? — спохватилась Мария.
— В больницу, куда же еще. Аппендицит… надеюсь, только он.
— И?
— Что — и?
— Будут резать?
— Будут. Девяносто процентов на то, что на стол прямо сейчас пойдет, десять на то, что подождут до утра.
Она не боялась и не волновалась. Она просто ехала в больницу.
— Доброй ночи, красавица. А что у нас интересного? Давно не виделись, целых три месяца, — дежурный хирург улыбался Яринке как старой знакомой. А она его не знала. Не помнила.
— А мы знакомы?
— Ага, ты у меня первая в списке звездочек на фюзеляже, — он широко улыбался, ощупывая живот. — Ой, а какие мы красивые, зелененькие. Нет, милочка, тут перитонит, готовьте к операции, — он обернулся к медсестре.
— Я за анестезиологом.
— Стоять. Он ей не нужен. Температура 39.8, давление — 140/90. Врожденное защемление миокарда — мы с ней уже успели познакомиться на этой почве. Именно от наркоза она и сыграет в ящик в данной ситуации.
— А… как же? — медсестра опешила.
— Милая, ты жить хочешь? — широкая улыбка хирурга отдавала безумием.
— Хочу, — ответила Яринка, не понимая, что происходит и отчего такой ажиотаж.
— Тогда будешь терпеть. Нет, новокаин местно я тебе обеспечу, но это мало поможет. У тебя дочка маленькая? Так что терпи, тебе нельзя умирать сейчас. И так успели привезти впритык, еще бы пара часов, и сушите весла.
Он улыбался как ни в чем не бывало, по пути к операционной посвящая Яринку в тонкости ее состояния.
— Зачем вы меня привязываете? Не сбегу.
— Традиция у нас такая, привязывать пациентов.
— А кричать можно? — внезапно спохватилась Яринка. Она все еще не понимала серьезности своего положения. Ведь ничего не болит.
— Кричи. Только не дергайся.
В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июня доктор Бальвинский узнал о себе много нового и интересного. Он ей отвечал, посмеиваясь и постоянно разговаривая. Девочка не должна потерять сознание, а значит, нужно отвлекать от боли, заговаривать зубы. Получалось плохо, но все же он удержал пациентку, фактически второй раз спасая ей жизнь.
— Вот и умница, вот и все закончилось. А я тебе за это сделаю шовчик маленький, аккуратненький, почти косметический.
— Это ты кричала, что ли? — поинтересовалась пациентка с соседней койки, когда Яринку под утро привезли из операционной.
— Я.
— А что, было больно?
— Нет, щекотно, — огрызнулась прооперированная по живому.
