При изложении истории первой земельной сделки между Чакой и англичанами наиболее целесообразно привести цитату из книги д-ра А. Т. Брайанта. Сделка эта до такой степени позорна для белых, что без ссылки на авторитет д-ра Брайанта могла бы показаться невероятной. Брайант говорит:
«Прибыв в самый благоприятный момент, когда Ча-ка был настроен милостиво, Феруэлл обратился к нему с просьбой о небольшом одолжении: он хотел получить разрешение не то чтобы обрить, а лишь ободрать как липку коварного монарха. И коварный монарх — по крайней мере, так нас уверяют — любезно это разрешил.
Непредубежденного наблюдателя поражает и забавляет елейное чувство уверенности в собственной правоте, которое переполняет душу англичанина всякий раз, как он собирается присвоить чужую собственность — особенно в странах, населенных первобытными людьми. Фин искренне обижался на несправедливые (как ему казалось) насмешки Чаки „над нашими нравами и обычаями' и его неодобрительные отзывы о некоторых ,,законах нашей страны' и в то же время почти наверняка участвовал в подлом обмане ничего не подозревавшего дикаря, обмане, затеянном Феруэллом под прикрытием тех же законов и обычаев.
С явной целью ограбить туземцев посредством документа, имеющего законную силу, Феруэлл составил проект купчей (который один только он мог прочесть и понять). В этом проекте он произвольно, заявлял:
,,Я, ингуос (нкоси, что означает ,,вождь') Чака, король зулусов и страны Натал, властитель всей области, простирающейся от Натала до бухты Делагоа, унаследованной мною от отца (на самом деле отец Чаки никогда не слышал о стране Натал или области, простирающейся до бухты Делагоа, а тем более не мог завещать ему эти территории)... по доброй воле и в обмен на товары (какие именно, в документе не указывалось, но есть все основания предполагать, что стоимость их не превышала нескольких шиллингов) сим предоставляю, передаю и продаю Ф. Г. Феруэллу и К° на вечные времена... порт или гавань Натал... и окружающую территорию, описанную ниже, а именно: мыс или полуостров у юго-западного схода (это был Блафф), а также весь район, простирающийся на десять миль к югу от Порт-Натала (очевидно, до самой реки Эм-Бокодвени) и далее вдоль берега моря на север и на восток до реки, известной под туземным наименованном Гумголото (вероятно, Умдлоти), протекающей примерно в двадцати пяти милях к северо- востоку от Порт-Натала, а также всю территорию, простирающуюся в глубь материка до владений нации, именуемой зулусами «Говагневко» (кваног'аза или хоуик), примерно на сто миль, со всеми правами на реки, леса, недра и все, что в них находится... В удостоверение чего я приложил свою руку, полностью сознавая, что тем самым принимаю на себя все условия и обязательства (не станем разгадывать значение следующих за этим фраз на путаном юридическом жаргоне)... и по доброй воле даю свое согласие... в присутствии вышеупомянутого Ф. Г. Форуэлла, которого я сим признаю вождем данной страны, обладающим всей полнотой власти над теми туземцами, какие пожелают остаться там... при условии предоставления ему скота и кукурузы (вероятно, выращенных все теми же туземцами)... в качестве вознаграждения за доброту его ко мне, когда я страдал от раны'.
8 августа 1824 года Форуэлл потребовал, чтобы неграмотный варвар собственноручно поставил под документом свой знак. Из вежливости к доверенному другу ничего не подозревавший варвар так и поступил и по просьбе Феруэлла велел Мбикваану, Мсике, Мхлопо и Хламбаманзи засвидетельствовать бумагу.
Вряд ли требуется доказывать, что Чака не имел ни малейшего намерения совершить какой-либо из нелепых поступков, перечисленных в этой грубой фальшивке. Ни одному черному монарху, особенно такому проницательному и ревнивому, как он, не пришла бы в голову мысль уступить свои владения и отказаться от суверенных прав в пользу совершенного чужака, да еще ,,подлого белого'. Ибо, как свидетельствует Айзекс, несмотря на вежливое и любезное обхождение, ,,всякий раз как туземцы заговаривали об англичанах, они отзывались о них дурно. Называли нас ,,сильгуанерами' („и-сильване') или морскими зверями. Произнося это слово, они всегда делали жест осуждения, который никак нельзя было принять за одобрительный'. Как бы то ни было, жульническая проделка Феруэлла вполне удовлетворила его, и он отправился на родину, прижимая к груди фальшивую купчую на передачу ему одной седьмой Натала».
Таковы факты, сообщаемые д-ром А. Т. Брайантом, и его оценка их. Факты невозможно опровергнуть, оценка же представляется чрезмерно суровой. Айзекс также заблуждался: слово «и-сильване» («сильгуанер») выражает не осуждение, а благоговейный страх и нередко употреблялось для характеристики могущества великих вождей. К тому же слово это обозначает не «морских зверей», а любого сильного и опасного зверя, в первую очередь сильного. Родственные зулусам матабеле называют так льва. «И-сильване» ни при каких обстоятельствах не могло обозначать что-либо подлое. Для этого зулусы воспользовались бы словом «иси-локазана» — нечто ползучее, низменное.
Впрочем, во тьме времен и споров, подобно маяку, выделяется один важный факт: белые люди, даже если они были в лохмотьях, обладали каким-то качеством, которое заставляло черных признавать их превосходство. Чака не только обнаружил и признал этот факт, но и возвестил о нем своему народу. Причем дело здесь не в ракетах, лошадях или огнестрельном оружии: ими владели и слуги белых — португальские мулаты и готтентоты, — что не мешало зулусам относиться без всякого уважения и к тем и к другим.
Корнем превосходства европейцев был их уби-коси, то есть качества и облик вождя, которые только в зулусском языке обозначаются одним словом. Оно характеризует трудноопределимый аристократизм, внушающий уважение без всякого видимого усилия. Уби-коси совершенно инстинктивно распознается зулусом среди своих и у большинства белых. Прославившийся во время восстания[119] Сигананда Ц'убе, который в возрасте четырнадцати лет присутствовал при прибытии белых в Булавайо, говорил о них: «В их глазах огонь». Каковы бы ни были недостатки Феруэлла и Фина, они отличались решительным характером, и туземцы, сопровождавшие этих в общем незлых людей, обожали их. Ни они, ни прибывший годом позднее лейтенант королевского флота Кинг Чаку не подкупали, так как получали от него неизмеримо больше, чем давали ему. Но, с точки зрения Чаки, этот дефицит торгового баланса возмещался знаниями, которых он жаждал и которые получал. Особенную симпатию король испытывал к лейтенанту Кингу. Когда этот офицер смертельно заболел, Чака принес в жертву духам много скота, тщетно надеясь добиться его выздоровления.
Чака устроил англичанам торжественные проводы, щедро одарил их слоновой костью, молочными коровами и быками на убой, «чтобы ,,Джоджи' (король Георг) не обиделся на меня за то, что я не заботился о его детях, когда они находились под моей сенью». Он заверил их в том, что они в любое время могут рассчитывать на гостеприимный прием в его столице, явившись группами или по одному. Кроме того, он сказал, что все бездомные туземцы Натала, которые ищут убежища, всегда найдут у него приют. Затем он приказал вождю Мбикваану проводить гостей до Порт-Натала (Дурбан). Как и в первое путешествие, англичанам не дали военной охраны — это был тактичный жест, призванный показать, что они не подвергаются никаким ограничениям и не находятся под надзором.
После отъезда англичан Чака созвал советников и в категорической форме выразил желание, чтобы отношение к белым было предельно уважительным и дружественным. «У них есть знание, а знание дает силу, и мы можем многому у них научиться».
Несмотря на печальный опыт, Чака не принял мер, чтобы предотвратить новые покушения на его жизнь. Он упорно противился предложениям окружать по ночам его хижину телохранителями. Слезы его матери и Пампаты, а также уговоры Мгобози очень растрогали его, но не заставили изменить решение.
Мгобози, рискуя жизнью, назвал Чаку глупым и безрассудным и заключил свою речь словами:
— А теперь убей меня, потому что никто не любит правды.
Но Чака заплакал и сказал:
— Убив тебя, Мгобози, я убил бы самого себя. Когда я слышу от тебя правду, как бы неприятна она ни была, я не сержусь, так как хорошо знаю, как любит меня твое верное сердце. Вытри слезы, мама, как я вытираю сейчас свои, и давайте порадуем наши сердца горшком пива и доброй щепоткой недавно собранного табака. Обещаю, что в темные ночи вокруг моей хижины будут стоять часовые, но в остальное время мне никто не нужен; нечего вечно сторожить меня, как больное дитя, это меня только раздражает.
После прихода Мдлаки и Нг'обоки маленькая компания старых друзей предалась воспоминаниям о минувших днях нужды и забот. Один лишь Мбопа был среди них относительно чужим.
Они говорили о белых людях и еще больше о проблемах, которые в случае войны должны были возникнуть из-за появления огнестрельного оружия и лошадей. Чака считал, что эти преимущества можно
