беспомощна, если бы не существовал неформальный сектор. Сон, еда, любовь и воспитание детей не являются второстепенными видами деятельности, без которых мы можем обойтись, — они представляют собой необходимую основу всего существования человека. Экономическая теория с поразительным упорством замалчивает этот факт (Вайцзеккер, 1994).
Как бы то ни было, продолжать движение по пути профессионализации и монетаризации представляется невозможным и нежелательным. Наверное, пришло время признать, что мы многое потеряли в результате эрозии неформального сектора.
Именно так трактуют эту проблему Орио Джиарини и Патрик Лидтке в своем докладе Римскому клубу о будущем труда. Они недвусмысленно призывают признать продуктивную ценность видов деятельности, вносящих вклад в общее богатство, даже если эти виды деятельности не входят или лишь частично входят в современные национальные статистические сводки. В докладе предсказываются очень большие вариации для отдельных людей в структуре оплачиваемой работы и, следовательно, широкий круг возможностей для неоплачиваемой работы, которая, по определению, относится к неформальному сектору.
Уютное убежище для детей во время их взросления и познания мира всегда являлось важным аспектом неформального сектора. Не только стабильная семья обеспечивает такую безопасную гавань — окружение, церковь и начальная школа тоже могут внести значительный вклад. В обществах, где преобладает неформальный сектор, тихая гавань вполне естественно сохраняется и на период взрослой жизни и без больших затруднений передается следующему поколению. Однако в обществе, где неформальный сектор приносится в жертву денежной экономике, этого, как правило, не происходит. Болезни современного общества — одиночество, беспорядки, вандализм, наркомания и связанная с этим преступность — во многом, возможно, обусловлены упадком неформального сектора.
Если люди получат шанс вернуть это убежище, одновременно участвуя в достаточной степени в денежной экономике, то, как нам кажется, все большее их число не станет упускать эту возможность.
Может быть, им просто больше понравится неэффективно производить клубничный йогурт в семье или в округе (глава 3), утеплять собственные дома (глава 1), ремонтировать мебель (глава 2) или делать для себя многое другое, связанное с революцией «фактора четыре». Определенно, они не будут смотреть на себя как на отсталых. А их дети могут вырасти в намного более благоприятной среде.
14.3. Рынки не заменяют этику, религию и цивилизацию
Многое в этой книге объясняет, как осторожное применение правильных экономических принципов может вернуть экономике тот смысл, который определяется греческой этимологией этого слова — «домоводство». Это не имеет ничего общего с небрежным и неправильным применением идей экономики, когда предполагают, что экономический процесс представляет собой просто разрозненный бесконечный круговой обмен ценностями между производством и потреблением, а поток физических ресурсов от истощения до загрязнения не учитывается. Эта распространенная ошибка подобна попыткам (согласно замечанию экономиста Германа Дали) понять животное только по его системе кровообращения, не замечая, что у него также есть пищеварительный тракт, который крепко связывает его с обеих сторон с окружающей средой. Именно это заблуждение часто заставляет экономических фундаменталистов рассматривать почву как грязь, живые существа как мертвые, природу как помеху, миллиарды лет опыта в конструировании как ненужный брак, а будущее как не имеющее ценности (с 10-процентной реальной учетной ставкой). Даже правильные экономические теории часто применяются неправильно.
• Результаты экономической деятельности определяют просто как сумму рыночной стоимости товаров, услуг, убытков и ненужных вещей, продаваемых за деньги, исключая при этом все, что не имеет рыночной цены (например, заботу и уход за близкими), и все, что бесценно. Такое определение, без сомнения, является странным способом суммарного выражения человеческого счастья или даже материального удовлетворения. По всем меркам (Кобб и Кобб, 1994), последнее понижается с начала 1970-х годов (глава 12), потому что рост ВВП проглатывается с излишком «затратами на коррективные меры», т. е. на борьбу с истощением ресурсов, загрязнением, отложенными ремонтом или обновлением, социальными беспорядками.
• Предполагается, что истощение и загрязнение ничего не стоят (истощение обычно учитывается только как стоимость добычи, а большая часть загрязнения вообще не учитывается), как бы дорого они ни стоили нашим потомкам. Это распространенная и общепринятая кража у природы. Как заметил редактор Хью Нэш, лучше всего мы сможем воздать должное технологическим изобретениям наших детей, лишь убедившись в том, что эти изобретения кому-то пригодились.
• Потребление капитала рассматривают как доход, хотя правильное определение дохода, данное экономистом Хиксом, таково: доход — это максимальный объем средств, который вы можете потребить за определенный период и не оказаться в конце в худшем положении, чем в начале. (Хотелось бы нам понять, как «развивать» наш банковский счет, снимая с него деньги. А ведь именно к этому сводится большая часть экономического «развития». Вырубка деревьев, уничтожение рыбных запасов или добыча руды увеличивают доход, но не учитываются в расходной части мирового баланса, потому что такового просто не существует.)
• Учитывают только то, что можно сосчитать, но не то, что действительно имеет значение.
• Предполагают, что естественный капитал можно до бесконечности заменять искусственным. (Основываясь на этой сомнительной теории, некоторые экономисты призывают нас расходовать любой имеющийся ресурс с экономически оптимальной скоростью, обычно равной реальной учетной ставке — т. е. примерно на уровне процентов, которые могут принести деньги при разумном вложении, без учета инфляции. Они говорят, что после полного истощения ресурса, будь то киты или влажные тропические леса, деньги можно вновь инвестировать в другой ресурс, который полностью заменит истощенный. Если бы это было правдой, то экономисты были бы Богом. Экономика действительно стала государственной религией, а ее верховные жрецы и служители хорошо защитили свои позиции с помощью всевозможных ритуалов. Но у некоторых из нас имеются другие представления об истинных богах и фальшивых идолах.)
• Предложения покупки и продажи неправильно трактуют как эквивалентные. (Государственная организация, которая хочет проложить автостраду через сад позади вашего дома, должна сначала спросить, какую компенсацию вы потребуете. Если вы отвечаете, что сад не продается ни за какие деньги, на этом разговор должен прекратиться. К сожалению, нечестные организации часто выворачивают вопрос наизнанку, спрашивая: «Сколько вы нам готовы заплатить, чтобы не потерять сад?» Ответ на этот вопрос зависит, конечно, от вашего богатства, а не просто от вашей готовности заплатить. Вам будут задавать один вопрос за другим до бесконечности, а результат заведомо известен, и чтобы противостоять ему, не хватит никакого богатства. Такое переворачивание вопроса экономически неправомерно и аморально, но широко распространено, поскольку в противном случае — с учетом того, что у разных людей и ценности разные, — не было бы теоретической основы для применения анализа затрат и выгод при принятии государственных политических решений относительно того, строить ли автострады и где их строить.)
• Не принимаются в расчет ценности, которые нельзя заложить в банк под проценты, такие как жизнь, свобода и стремление к счастью. (Британские чиновники имели обыкновение ссылаться на высокие учетные ставки Казначейства [говоря, что с учетом инфляции стоит истратить всего лишь 90 пенсов сегодня для достижения прибыли в 1 фунт стерлингов в следующем году], чтобы оправдать возведение непрочных жилых домов из плохих материалов, которые могут обрушиться вам на голову через 20 лет, потому что 20-летний риск едва ли чего-нибудь стоит, а точнее, составляет 15 % от сегодняшней стоимости. Говорят, что они отказались от этой практики, когда их голландские коллеги указали, что если бы Голландия придерживалась такой близорукой политики, она давно бы скрылась под водой.)
В принципе, все эти извращения здоровой экономической теории можно исправить. Однако использование рынков для целей, для которых они наиболее приспособлены — оптимального размещения скудных ресурсов за короткий период времени — не означает, что им позволено делать вещи, которые они вообще не умеют делать. Например, рынки:
• не могут указать правильные размеры (как напоминает экономист Герман Дали, «судно, на
