Капитан рассчитывал воспользоваться благоприятным береговым ветром. Объяснил, что так мы пойдем быстрее. Его тактика заключалась в следующем: мы станем прятаться у берега до сумерек, а затем поймаем ветер и, пользуясь темнотой, оторвемся от врага. Утром мы уже будем в открытом море под защитой его безграничности. Капитан управлял парусами, а нам оставалось лишь довериться ему и ждать. Два английских корабля отстали очень быстро. Но два других сменили курс и направились к нам, не теряя скорости. В шесть часов вечера прозвучали первые пушечные выстрелы.
— Дерьмо наше дело! — выругался помощник капитана.
— Они слишком далеко, — спокойно возразил капитан.
Ночь никак не хотела приходить, и нам явно предстояло сражаться — возможно, даже утонуть, как предсказывал Мену, если небо не покроет нас внезапно густой пеленой облаков.
— Сука ты морская! — сплюнул старший матрос. — Ты нас все-таки доконаешь.
Так продолжалось часов до десяти или одиннадцати. Нос «Птицы» разбивал поднимавшиеся волны. Если бы «Птица» могла летать!.. Мы ждали, что вот-вот чудовище, открыв пасть, вырвется из черноты, бросится вперед и разорвет нас на части. Мы не чувствовали ни холода, ни соленой мороси. Мы готовы были защищать свою шкуру.
— Луна сегодня белая. Красивая, сволочь.
Помощник капитана смотрел в небо, и небо расчищалось. Облака разрывались в клочья. Наша наилучшая защита предавала нас. Наконец луна появилась во всем своем великолепии и нарисовала на море молочную тень вражеских парусов. Они были в морской полумиле, но больше не шли за нами параллельным курсом. Они приближались.
Вдруг они повернулись, и тут же сотня молний брызнула с их бортов. Грохот оглушил нас, когда железо посыпалось на палубу «Птицы». Над головой я почувствовал жгучее дыхание.
Их орудия еще раз плюнули в нас огнем. Куча цепей, гвоздей и каких-то острых шипов сбила фонари на ахтердеке. Я услышал глухой треск, затем капитан крикнул: «Ради всего святого!
Стреляйте! Стреляйте!» Затем я почувствовал, как опора уходит из-под ног, и потерял сознание, вверяя душу Богу, как наверняка сделал и капитан «Птицы», прежде чем умереть, подобно мне.
— Орфей?.. Орфей!
Надо мной склонился Фарос. Я лежал в каюте капитана.
Увидев окровавленную повязку у него на голове, я спросил:
— Твоя рана опасна?
Фарос улыбнулся:
— Я ударился о потолок этой дрянной каюты, пока тащил тебя сюда.
— А ведь ты невысокий!
Он обхватил меня руками:
— Зато достаточно сильный, чтобы спасти Орфея Форжюри!
— Рассказывай, Фарос! Мы уже в раю?
— С чего начать? С хороших новостей или с плохих?
— Оставь худшее на потом.
— Мы еще живы.
— Значит, мы тонем?
— Пока нет.
— Есть ли погибшие среди ученых?
— Все целы и невредимы, уверяю тебя. Мы быстро сманеврировали, успели повернуться другим бортом. Третий залп англичан весь пришелся в воду. Более того! Перед тем как улизнуть, «Птица» сама дала залп из всех пушек, и один из наших преследователей остался без мачты.
— Браво! А другой?
— Он пошел на помощь первому, но успел нас хорошенько потрепать. Подбил «Птице» крыло. Корабль дал течь. И тогда капитан решил возвращаться в Александрию.
— Не может быть и речи!
Я попытался встать, но у меня сильно закружилась голова.
— Успокойся, Орфей. У тебя голова вдвое больше, чем обычно! Дубовая балка упала на палубу как раз там, где ты стоял.
Фарос дал мне воды. Головокружение прекратилось, лишь какие-то странные барабаны ухали в висках.
— Помоги мне встать.
— Зачем? — вздохнул Фарос.
— Я хочу поговорить с капитаном!
— Слишком поздно, Орфей. Мы уже прибываем в Александрию…
И правда: я слышал крики птиц, верный признак того, что рядом берег. И еще кто-то говорил — говорил громко, несмотря на правила, установленные нашим капитаном. Я прислушался. Я не понимал…
— Но говорят по-английски!
— Командор Сидней Смит на борту. Авария замедлила наш ход. На рассвете англичане нас догнали… «Птица» теперь его трофей, а мы — пленники. Вот это и есть мои плохие новости…
Лорд Сидней Смит, прекрасный солдат, был известен своей ненавистью к Бонапарту. Мы столкнулись с ним под Сен-Жан-д'Акром. В паре с французом Фелиппо Смит сражался на стороне кровавого Джеззар- паши. «Он чокнутый», — говорил о нем Бонапарт. В его-то руки мы и попали.
Палуба «Птицы» был разбита и завалена обломками.
Мертвые моряки лежали, завернутые в куски разорванной парусины. В полдень их сбросят в море. Страх перед чумой укоротит молитвы и прощальные речи. Когда я присоединился к своим друзьям-ученым, собравшимся на ахтердеке, какой-то молодой и элегантно одетый человек направился прямо ко мне.
— Орфей Форжюри?
Легкий акцент выдавал в нем англичанина, но Смит, а это был он, прекрасно владел нашим языком. Его элегантность была естественна. Лицо тонкое, черты правильные. Я отметил также, что у него светлые и длинные волосы, скрепленные лентой из красного вельвета.
— Лорд Смит?.. Тот ли это человек, которого Бонапарт считает опаснее целой армии?
Он громко рассмеялся и протянул мне руку. Другую руку он положил мне на плечо. Этот очень теплый контакт напомнил мне, с кем я общался. Его рукопожатие было ужасно твердым. Такой рукой легко можно было бы задушить.
— Значит, это правда, что вы столь же прямой человек, сколь и превосходный математик. Эти два качества мне очень интересны.
— Прямота — это я еще могу понять. Но математика? В чем тут интерес для военного человека?
— В сражении есть нечто от алгебры. Неизвестное — результат. Данные — количество людей, пушек, тактические построения. Война похожа на решение уравнения. Садитесь, и я вам докажу, что мы охвачены одной и той же страстью.
И я действительно вскоре убедился, что Смит великолепный математик и опасный переговорщик.
— Рассмотрим вашу проблему, — сказал он. — Вы находитесь на борту корабля, который нанес ущерб английскому судну. При этом мы находимся в состоянии войны… Значит, вы являетесь моими военнопленными.
— Но мы же ученые, и вы это знаете…
— Ученые, которые спешат уехать. А кто гарантирует, что в ваших чемоданах нет донесений, предназначенных Бонапарту? А посему, я могу логически сделать вывод, что под видом ученого скрывается шпион. Вас будет судить военный трибунал. Значит, вы будете расстреляны, а ваши вещи — конфискованы.
— Но обвинения будут притянуты за уши… Вы же прекрасно знаете, что они ложны!
— Хатчинсон[149] командует английскими войсками и живо интересуется тем, что вы везете. На войне, как на войне… Все средства хороши.
— В таком случае привяжите меня к мачте или закуйте в кандалы! — сказал я, вставая и намереваясь
