картами и бумагами, держа их в руках, но все равно до прибытия Гитлера каждое мое движение отслеживалось.
Несмотря на все события и волнения 20 июля, война, фронт и воюющие солдаты вскоре потребовали от штаба полной отдачи сил. Сведения о невоенных причинах переворота, осознание политического значения мятежа против тирана и его преступлений, отвращение к утонченной мести, которой добивался диктатор, – все это пришло позже.
В дни, последовавшие за 20 июля, стала еще очевиднее угроза, исходящая из Нормандии, для положения Германии на Западе в целом. Гнетущее состояние Гитлера в связи с последними событиями, а также давление, оказываемое на него главнокомандующим на Западе и ОКВ, которые были теперь едины во мнении, что «чем дальше на юг продвигается противник в Нормандии, тем меньше вероятность повторения десантной операции», вынудили его направить в Нормандию часть резервов, все еще стоявших спустя шесть недель после высадки противника в бездействии в тылу на других участках побережья. Две танковые и четыре пехотные дивизии выдвинулись соответственно с побережья Па-де-Кале и Бискайского залива. Гитлер, однако, не пошел на дальнейшее ослабление сил 19-й армии на Средиземном море.
Между тем Йодля теперь все больше занимали сухопутные войска в целом, включая Восточный фронт, а также вновь сформированные соединения, о которых доложил главнокомандующий армией резерва генерал-полковник Фромм во время своего недавнего визита в ставку. (Фромм был несговорчивой фигурой, и 20 июля его заменили Гиммлером.) К 23 июля обстановка настолько обострилась, что реально стало даже с Гитлером обсуждать подготовку запасной позиции на Западе. Однако она должна была рассматриваться всего лишь как мера предосторожности и представлять собой совершенно новый оборонительный рубеж в Центральной Франции, использующий Сомму, Марну и Вогезы по тем контурам, где главнокомандующий нашими войсками на Западе проводил рекогносцировку осенью 1943 года. Поэтому все, к чему привело предложение, которое штаб ОКВ представил Йодлю в начале июля, – заблаговременно осуществить широкомасштабный отвод войск в хорошо укрепленную зону на линии Зигфрида, – это к приказу о новом строительстве. Стратегия в Нормандии должна была оставаться неизменной. В качестве своего специального представителя на строительство новой позиции Гитлер назначил генерала авиации Кицингера, к которому испытывал особое доверие. Одновременно он был назначен военным губернатором Франции вместо несчастного генерала Генриха фон Штюльпнагеля.
Однако мы в штабе Йодля продолжали оказывать давление. Мы были убеждены, что любые решения, которых можно ожидать от Гитлера, окажутся в конечном итоге, как это часто бывало не раз, «очень несущественными» и «очень запоздалыми».
Поэтому, когда 28 июля американцы атаковали правый фланг нормандского плацдарма, мы усмотрели в этом еще один шанс протолкнуть ту точку зрения, которую выдвигали в начале месяца. Однако пробить брешь в гитлеровском упрямстве было делом неимоверно трудным, о чем свидетельствует осторожное название нового меморандума: «Соображения по поводу стратегии в случае прорыва». Фактически мы выступали в тесном единстве с главнокомандующим на Западе фельдмаршалом фон Клюге, у которого тогда вошло в привычку – может быть, потому, что мы много общались с ним в мирное время, – звонить мне каждое утро и подробно описывать обстановку. Таким путем он мог заручиться хотя бы поддержкой своих взглядов и предложений, а добиться каких-то немедленных решений было сложно, поскольку даже в этот напряженный период встретиться с Гитлером и Йодлем раньше одиннадцати утра было невозможно, все решения подолгу обсуждались на дневных совещаниях и потому едва ли могли быть приняты до обеда. Что еще раз демонстрирует неповоротливость Верховного командования, настаивавшего на том, что оно должно само утверждать каждый шаг на каждом театре военных действий[269] .
30 июля примерно в девять вечера ставка узнала о том, что идут бои за Авранш, последнее препятствие для прорыва американцев на открытое пространство Франции. Йодль выбрал этот момент, для того чтобы передать Гитлеру проект приказа «о возможном отводе войск из прибрежной зоны» (осторожная формулировка, означавшая нашу эвакуацию из Франции), родившийся в результате «размышлений» штаба. Как всегда бывало с делами такой важности, Гитлер принял документ, фактически не прочитав его. Только на следующий день, 31 июля, после дневного совещания Йодль смог записать в своем дневнике:
«Фюрер не возражает против приказа о возможном отводе войск во Франции. Он говорит, однако, что не считает такой приказ необходимым
Таким образом, с того момента, как проект приказа был передан нашим штабом Йодлю, до выхода этого «предварительного распоряжения» прошло сорок восемь часов. Американцы тем временем прорвались в Авранш. Из сообщений, приходивших в ставку, не было до конца ясно, что путь окончательно открыт. Но на следующий день я собирался ехать на фронт в Нормандию и потому понимал, что необходимо лично получить инструкции по поводу планов Верховного командующего. До этих пор ОКВ время от времени посылало на фронт только офицеров связи. Я неоднократно просил у Йодля разрешения самому поехать на Запад и познакомиться с обстановкой, но он все время отказывал под тем предлогом, что, во-первых, Гитлер дважды встречался с двумя предыдущими главнокомандующими, а во-вторых, что фельдмаршал фон Клюге полностью в курсе намерений Верховного главнокомандующего. Эти аргументы быстро отошли на задний план в связи с постоянным ухудшением обстановки, а потом события 20 июля привели к тому, что мне опять пришлось отказаться от своих планов. Врачи не разрешали мне лететь из-за контузии, полученной во время взрыва. Наконец и это препятствие было преодолено, однако с условием, что мне не придется ходить пешком больше километра.
Поздним вечером 31 июля я уходил от Йодля, не получив ни одного четкого ответа на свои вопросы. Но эта поездка, больше чем любая другая, напоминала мне о роковой миссии Ганча (немецкий химик-органик) в битве на Марне в 1914 году, и потому я настаивал, что как представитель ОКВ должен обсудить все с главнокомандующим на Западе и ответить на все его вопросы. В результате в течение ночи с 31 июля на 1 августа меня устно инструктировал Гитлер, чего не случалось ни разу за все пять лет войны. Гитлер, как всегда, взял слово и начал с общей оценки обстановки на всех фронтах. В ней не было ничего нового для меня, и она была полезна лишь как общий фон для моих встреч на Западе. Когда Гитлер дошел до Нормандии, выяснилось, что, ненапуганный тем, что ситуация на грани взрыва, он по-прежнему держится за те инструкции, которые уже месяц как доказывают свою непригодность. Они сводились к следующему: «Цель остается прежней: удержать противника на плацдарме и там наносить ему серьезные потери, измотать его силы и окончательно уничтожить». За предупредительные меры в тылу зоны боевых действий на западе отвечает только ОКВ.
Дальнейшие вопросы задавать было бессмысленно. Даже те скудные инструкции, которые Йодль дал генералу Блюментриту днем, теперь явно устарели. В ходе разговора той ночью выяснилось, что будет сформирован «малый оперативный штаб» – не под началом главнокомандующего на Западе, а внутри ОКВ, другими словами, еще один штаб в штабе. Далее выяснилось, что он будет заниматься тем же, что и штаб главнокомандующего на Западе, но к тому же и приведением в порядок линии Зигфрида и увеличением ее протяженности до самой Голландии, включая Рур. Мимоходом, в качестве любопытного исторического факта, надо отметить, что, когда этот приказ вышел, он привел к всеобщим поискам ключей от фортов линии Зигфрида. Никто не знал, где они. Не помню, где и как их в конце концов нашли.
Сообщение, поступившее от главнокомандующего на Западе на следующее утро, 1 августа, для беспристрастного читателя не могло означать ничего другого, кроме как то, что противник успешно прорывается на открытое пространство Франции. Я присутствовал на дневном совещании, но, несмотря на столь критический момент, когда Йодль спросил Гитлера, не будет ли каких-то дополнительных инструкций для меня, мне было только со злостью сказано: «Скажите фельдмаршалу фон Клюге, чтобы следил за своим фронтом, не спускал глаз с противника и не оглядывался через плечо». Фельдмаршал фон Клюге сообщил, что его единственная цель – остановить прорыв, «безжалостно оголяя другие участки фронта». Несомненно, это стало главной причиной отсутствия дальнейших указаний, но, к сожалению, это было и слишком хорошо рассчитано на то, чтобы подкрепить уверенность верховной ставки и Гитлера в том, что бои в Нормандии можно продолжать неопределенно долго и в том же направлении, что и раньше.
