который подпадает все на свете). – Если я слышу музыку, которой нет, для этого должна быть причина, вы не находите?
Из груди доктора Харленда вырвался тяжкий вздох. Он смотрел на меня с искренним сочувствием, он был со мной так терпелив, так добр… что хотелось двинуть ему в челюсть.
– Уши у вас в полном порядке.
– Вы хотите сказать, что я воображаю себе эту музыку? – Я впилась ногтями в ворс одеяла. – Что она звучит не в ушах, а в мозгу? Ну нет, на это я не куплюсь! Музыка играет у меня в ушах по какой-то физической причине. Физической, ясно?
– Мм… – Доктор выпятил губы, не прекращая при этом улыбаться. – Пожалуй, направлю-ка я вас к доктору Аиджибоусу.
Это мне понравилось. По крайней мере хоть какой-то прогресс.
– А кто такой доктор Анджпбоус? Какое-нибудь светило отоларингологии?
– Это психиатр.
– Еще чего! Ни к какому психиатру вы меня волоком не затащите! Говорю вам, это физическое!
– А я вам говорю, что физическая причина исключена. Мы исключили се путем всевозможных обследований. Ваши уши в порядке. Ну же, Ванда! – Он ободряюще сжал мне руку. – Мой вам добрый совет: не ходите по врачам, не тратьте деньги. Это, конечно, досадный момент, но поскольку он не слишком осложняет вам жизнь, просто смиритесь с этим, и точка. Очень
– Пройдет само собой? Вот это, твою мать, здорово! Вот, значит, чему учат в престижных медицинских институтах! Когда понятия не имеешь, что же, мать твою, происходите пациентом, говори, что все пройдет само собой!
Если я думала, что грубостью можно стереть с лица доктора Харленда улыбку, я просчиталась. С тем же успехом я могла кричать ему в лицо: «Коротышка! Коротышка!» При таком ангельском терпении ему не хватало только крылышек. Я отступилась, но досада была так велика, что когда прибыла наконец Вера с растреклятым инвалидным креслом, я принялась жаловаться на больничные порядки и жаловалась до тех пор, пока меня не вывезли на улицу и не дали наконец возможность идти на своих двоих.
Глава 2
Мою квартиру никто не назвал бы роскошной: в ней имелась всего одна спальня, одно общее помещение для гостиной, столовой и кухни и ровно столько окон, чтобы архитектора нельзя было притянуть к ответу за депрессивный эффект (о котором, надо сказать, постоянно твердили другие жильцы дома). Но это была тихая гавань, здесь я укрылась от Джорджа и, хотя могла себе позволить что-нибудь получше, здесь и осталась – возможно, потому, что я не из тех, кто живет надеждой на лучшее. Одним свойственно твердить, что за дождям и всегда еле дует солнечная погода, другие знают, что до нее еще нужно дожить.
Выздоравливала я с книжкой в руках. У меня пунктик насчет чтения, впитанный буквально с материнским молоком: маминой нормой было пять книг в неделю, она даже готовила и убиралась, не выпуская из рук книги. В дни моего детства, когда отец еще только начинал практиковать на Манхэттене, мы жили, можно сказать, в благопристойной нищете. Ни о каком расписании у него и речи не шло, он работал на износ и на дорогу тратил два часа в день, поэтому мы с мамой были по большей части предоставлены самим себе и не знали других развлечений, кроме выходов по средам в городскую библиотеку, где набирали книг на целую неделю. Мама всегда советовала мне классику вроде «Алисы в Стране чудес» и «Питера Пэна», а я, в пику ей, брала бестселлеры о детях, которым досталось так мало любви, что родителей они называли не иначе как «предки» и обязательно шли по плохой дорожке. В глазах мамы это была дешевка.
Помню вечера, когда мы сидели вдвоем в гостиной, в полной тишине, и читали, читали, читали… У каждой было свое кресло под видавшим виды торшером. Если стояло лето, в руках у мамы была «Анна Каренина» – она непременно перечитывала эту книгу раз в год и каждый раз плакала, а я не переставала задаваться вопросом: зачем читать то, что доводит до слез?..
Если верить прогнозам доктора Харленда, полное выздоровление было мне обеспечено при условии двух недель полного же покоя, но уже через пять таких дней «в родных стенах» я поняла, что с меня довольно. Протерла пыль, разморозила холодильник, расставила коллекцию музыкальных дисков в алфавитном порядке, выстроила в аптечке «по росту» пузырьки и коробочки с лекарствами из объемистого пакета, полученного при выписке. Я даже зашла так далеко, что украсила визитной карточкой Бриггса зеркало в ванной и, причесываясь по утрам, размышляла над идеей подать в суд на весь город (не потому, конечно, что пылала жаждой мести, а ради возможности хоть с кем-то общаться). Размышляла до тех пор, пока не поняла, что, подобно Вере, не отказалась бы подать Бриггсу завтрак в постель.
Это стало последней каплей в чаше терпения.
На другой день, более чем за неделю до предписанного срока, я встала пораньше, приоделась и отправилась на работу, собираясь сделать сюрприз своим коллегам – очень хотелось верить, что приятный.
Штаб-квартира «Восьмого канала» занимала северную половину небольшого торгового центра, а южную поделили между собой солярий и цветочный магазин, причем никому из них и в голову не пришло разместить у нас свою рекламу. По-моему, это говорит само за себя: грош цена каналу, если даже ближайшие соседи не желают иметь с ним дело.
Стеклянные двери приходилось толкать изо всех сил. В прежнем своем воплощении штаб-квартира была мебельным магазином. Девственно белые стены и серый пол были призваны выгодно оттенять ряды дубовых обеденных гарнитуров и рабочих уголков для пользователей, что идут в ногу со временем. Приспосабливая помещение для наших нужд, один болван решил, что достаточно втиснуть туда лабиринт кабинок в серых тонах, чтобы воцарилась теплая, дружеская атмосфера. Теперь все это напоминало насквозь изглоданный мышами засохший рисовый пудинг.
За своим столом я обнаружила Сьюзи Хоффман, на мой взгляд, самого бестолкового рекламного агента на всей нашей многострадальной планете. Из своих двадцати двух лет она тянула разве что на двенадцать: считала любого, кто обещал перезвонить, потенциальным клиентом и пускала слезу по малейшему поводу. Справедливости ради надо признать, что порой это срабатывало. К примеру, Том Шелти, владелец магазина «Охота как хобби», был так тронут ее слезливыми восторгами по поводу его макетов старинных авто, что без раздумий подписал договор.
