— Монетку ищет.
— Зачем?
— Чтобы определить виновность подозреваемого. Сейчас он ее подбросит… если выпадет решка — то виновен, орел — невиновен. Так написано в Теории Вероятности…
Наконец рыжеусый извлек монету. Десять грязей. Полицейские восторженно загудели.
— Что происходит? — Дженс не понимал причин такого ажиотажа.
— Он достал крупную монету. А ведь ее номинал определяет срок наказания. Пылинки — месяцы, грязь — годы. А он достал десять грязей.
Рыжеусый подбросил монету, поймал ее, зажал в кулаке… Полицейские затаили дыхание. Подозреваемый побледнел и начал медленно сползать на пол. Рыжеусый разжал пальцы…
— Виновен! — раздался восторженный вопль.
Виновный — точнее, уже осужденный — встрепенулся.
— Десять лет! За что??? За булочку с повидлом?
— О, уже сознается!
— Поздно, твое чистосердечное признание не сыграет никакой роли!
— Да, я своровал ту булочку, будь она не ладна! Но… десять лет?!
— Ничего не бывает просто так, — ответил рыжеусый. — За булочку тебе бы десять лет не выпало. Значит, на тебе куда более серьезное преступление. Если всерьез покопаться, наверняка узнаем, что именно ты натворил… Но не думаю, что кто-то захочет заниматься такой ерундой. Все, приговор вынесен и обжалованию не подлежит!
— Куда я попал… — пробормотал потрясенный Дженс.
— Хряк у себя, — объявила вернувшаяся Эльза. — Так что идем…
Они поднялись на второй этаж, прошли по коридору и остановились возле двери, надпись на которой сообщала, что здесь находится начальник отдела. Какого отдела, как звать начальника оставалось неизвестным. Оно и понятно — люди приходят и уходят, отделы формируются и расформировываются, каждый раз таблички менять замаешься…
Эльза громко и требовательно постучала. Выждала секунд пять и, не дожидаясь ответа, открыла дверь.
В нос ударил резкий, неприятный запах.
— Здесь что, свиней выращивают? — поинтересовался Дженс, брезгливо морща нос.
— Почти, — ответил Том. — Заходи.
Обстановка соответствовала запаху. Сквозь грязное оконное стекло едва пробивался свет, выхватывая покрытые пылью шкафы, стол, стулья. На стенах — постеры с красотками в весьма скромных одеждах, и настолько же откровенных позах. В воздухе витали клубы табачного дыма — но запах сигарет не чувствовался из-за перешибающей все вони. Возле стола — нехилая кучка пепла, свидетельствующая о том, что хозяин кабинета не утруждает себя использованием пепельницы.
Существо, сидящее за столом, идеально вписывалось в обстановку. Svintus grazicus — так на древнеурюпинском называлась раса, к которой относился хозяин кабинета. Что-то среднее между человеком и свиньей, по уму и характеру сильно уступающее обоим, но все же признанное разумным.
Он сидел, развалившись в кресле, возложив задние ноги на стол, а в передних сжимая газету с обнаженной девицей на обложке. Черная рубашка, расстегнутая до пояса, обнажала волосатую грудь, короткие — до колен — штаны, такого же черного цвета, открывали худые ноги, заканчивающиеся серыми копытами. А вот на передних ногах — почти человеческие пальцы с кривыми желтыми ногтями.
— Че надо? — поинтересовалось существо, не отрывая взгляда от газеты. — Че приперлись?
— Новенького привели, — ответила Эльза. — Показать…
— На фиг он мне нужен, ваш новенький?
— Не 'ваш', а 'наш', — поправила Эльза. — Он теперь работает в нашем отделе…
— А мне плевать…
— По правилам ты должен познакомиться с ним, провести инструктаж…
— Ты че, тупая, че ли? Сама не можешь все это?
Дженс почувствовал, как застучало в висках. Кровь с удвоенной силой хлынула в голову, пальцы сжались в кулаки. Клевальски терпеть не мог, когда оскорбляли женщин. Тем более такие вот…
— Заткнись, блохастик, — едва ли не ласково ответила Эльза. — Уж тупей тебя не найти никого не только в Управлении, но, наверное, и в вашей свинляндии… Или как она там называется. Я действую по правилам.
— Че ты сказала?
— Если у тебя уши купированы и ты плохо слышишь, это еще не означает, что я должна повторять два раза. Понял, бегемот кастрированный?
В этот раз хозяин кабинета оторвался от журнала и уставился на Эльзу маленькими поросячьими глазками, в которых в равной пропорции смешались злость и похоть.
— Ну, коза, ты допрыгаешься… — злобно прорычал он.
— Спокойно, Дженс, спокойно… — едва слышно прошептал Том. — Не дергайся.
Эльза оглянулась на них.
— Думаю, вы можете идти. Подождите в коридоре, а я пока формальности улажу…
Том потянул Дженса за локоть, и они вышли из кабинета. Тут Клевальски дал волю чувствам.
— Что это за клоун? Как вы его терпите? Почему его еще не выпнули со службы?
— Кто ж его выпнет? — удивился Том. — Он же Svintus! Национальное меньшинство! А у нас политкорректность, мать ее… Если начальство ему хоть раз выговор сделает, тут знаешь что начнется? Посыпятся обвинения в расизме, шовинизме, притеснении нацменьшинств… Руководители участка мигом слетят с занимаемых должностей. А кто займет их место? Так что Хряк и ему подобные — личности неприкосновенные. Они могут делать что хотят, и никто не станет с ними связываться. И ты не суйся. Терпи, пропускай мимо ушей все, что он говорит… и делай свою работу.
— Я так не смогу!
— А придется. Он жутко не любит, когда ему перечат. А возможностей испортить тебе жизнь у него предостаточно. Будет каждый день делать выговоры, лишать премии, загружать работой… Будешь пахать круглые сутки и забесплатно. Тебе это надо?
— Почему же тогда Эльза так разговаривала с ним? Почему ей можно?
— Потому что она — женщина. А еще, скажу тебе по секрету… — Том огляделся, наклонился к Дженсу и снизил голос до шепота — она — первый заместитель председателя партии феминисток Ням-Ням. Хряк ничего не сможет с ней сделать. Та же политкорректность, мать ее! Тут они в равных условиях. Я бы даже сказал, у Эльзы преимущества. Она может вывести на улицы города до пяти тысяч воинствующих феминисток. Которые могут круглые сутки осаждать наш участок, дом Хряка, мэрию, Желтый Дом. Перекрыть движение конного транспорта, бить стекла, и так далее. Я уж не говорю про газеты… Такой хай поднимут!
— Понятно…
— Так что… они могут говорить и делать все, что хотят, а ты — не лезь! Держись от них подальше. Что дозволено svintusu, то запрещено белому… Ты знаком с новыми правилами, призванными закрепить 'равноправие полов и национальностей'? О том, как распределять рабочие места? Десять процентов — национальные меньшинства, пять — сексуальные, тридцать пять — женщины. Это минимум, разумеется. Верхнего предела не существует. Так что деваться некуда… Нашему руководству такое не по нутру, но что они могут сделать? Правильно, ничего. И, должен тебя опечалить, в плане карьеры тебе здесь ничего не светит. Ты не женщина, не относишься к национальному меньшинству, разве что… как у тебя с сексом? Кого предпочитаешь?
— В приличном обществе, к которому я отношусь, за такие вопросы принято бить морду.
— Значит, правильно относишься, — с удовлетворением произнес Том. — Про себя скажу, что я работаю здесь уже десять лет, начинал еще тогда, когда мы назывались полицией… И за это время у меня не было ни одного повышения. Это о многом говорит.
— Да уж…
